Карим лишь усмехнулся и пожал плечами:
– Выиграть чатыр мечтает каждый бегун. И мне, конечно, хотелось бы выиграть забег и заслужить калаат. Только одно можно считать лучшим, чем быть лекарем – это быть богатым лекарем в Исфагане!
Воздух в городе стал другим – ни холодным, ни жарким, очень влажным. Казалось, он целует кожу Роба, когда тот выходит за порог дома. Все вокруг расцветало, а Река Жизни днем и ночью ревела и бурлила от потоков стаявшего снега. В Лондоне стоял туманный апрель, а в Исфагане шел месяц шабан, мягче и ласковее, чем английский май. Неухоженные абрикосовые деревья в крошечном садике покрылись пышными белыми цветами – поразительная красота! И вот, однажды утром, к дверям Роба подъехал Хуф. Начальник дворцовой стражи забрал Роба с собой, объявив, что шах Ала желает, чтобы он сегодня сопровождал повелителя на верховой прогулке.
Роб с опаской относился к тому, чтобы провести столько времени в обществе капризного шаха с его изменчивым настроением. Но его удивило, что шах до сих пор помнит свое обещание брать его на загородные прогулки.
В конюшнях Райского дворца ему велели подождать. Ждать пришлось долго, но вот появился Ала-шах, сопровождаемый такой многочисленной свитой, что Роб своим глазам не сразу поверил.
– Ну что, зимми?
– Приветствую великого властелина!
Он хотел пасть ниц, но шах нетерпеливо отмахнулся рукой, и они сразу же вскочили на коней.
Поскакали далеко за город, в холмы. Шах сидел на белом чистокровном арабском жеребце, легконогом и удивительно грациозном, который едва не летел, чуть касаясь земли копытами. Роб ехал позади. Немного времени спустя шах перешел на легкий галоп и мановением руки подозвал Роба.
– Ты замечательный лекарь, раз посоветовал такое лечение, Иессей. А то я уж начал задыхаться в ядовитой атмосфере своего двора. Ну, разве же это не удовольствие – быть вдалеке от всех?
– Истинно так, о повелитель.
Прошло несколько мгновений, и Роб украдкой оглянулся. Далеко отстав от них, позади скакал чуть ли не весь двор: Хуф со своими воинами, не спускающими глаз с повелителя, конюшие с запасными скакунами и вьючными лошадьми в поводу, повозки, которые звенели и гремели, продвигаясь по бездорожью.
– А хочешь покататься на более резвом скакуне?
– Щедрость великого государя пропала бы даром, – улыбнулся Роб. – Этот конь, о пресветлый властелин, как раз по моим силам. – Он и вправду уже давно привязался к гнедому мерину.
– Сразу видно, что ты не перс, – хмыкнул шах. – Ни один из моих подданных ни за что не откажется пересесть на лучшего коня. У нас в Персии искусство наездника – самое главное, а младенцы мужского пола появляются на свет с седлом между ног. – И он с силой ударил своего арабского жеребца пятками по бокам. Животное совершило гигантский прыжок, а шах обернулся в седле и спустил тетиву своего невероятного лука; огромная стрела не попала в цель, шах зашелся в хохоте.
– А ты слышал легенду, связанную с этим приемом?
– Нет, государь. Но я видел, как всадники проделывали это на вашем празднике.
– Верно, мы часто так делаем, и кое-кто сумел достичь в этом большого искусства. Называется такой прием парфянским выстрелом. Тысячу сто лет назад парфяне были одним из народов, населяющих нашу страну. Жили они к востоку от Мидии, в их краю было много крутых высоких гор и вселяющая еще больший страх пустыня, Дешт-и-Кевир.
– Мне знакома эта пустыня. Я пересек часть ее, чтобы попасть в вашу страну.
– Раз так, то ты понимаешь, какими должны быть люди, живущие в тех местах, – сказал Ала, натянув узду своего скакуна и держась рядом с гнедым мерином. – Тогда шла борьба за господство в Риме. Одним из претендентов на власть был стареющий Красс, правивший Сирией. Ему необходима была громкая военная победа, чтобы сравняться доблестью с соперниками, Цезарем и Помпеем, а то и превзойти их. Вот он и решил сразиться с парфянами.