– Пусть так и будет.
Не продолжая разговора, Ала поставил на стол между ними доску для шахской игры. Его заметно обрадовало то, что теперь в лице Роба он встретился с более подготовленным противником, нежели до сих пор.
– А-а, зимми, ты становишься искусным и коварным, как перс!
Робу некоторое время удавалось сдерживать натиск фигур шаха. Шах в конце концов, как и всегда, стер в порошок силы Роба – шахтранг. Оба, однако, согласились в том, что их игра приобрела новый характер – она теперь больше походила на борьбу. Роб мог бы продержаться даже чуть дольше, если бы не так спешил возвратиться к молодой жене.
Мэри до сих пор еще не видала такого красивого города, как Исфаган. Возможно, ее восторг был так велик еще и потому, что здесь она была вместе с Робом. Домик в Яхуддийе очень ей понравился, пусть еврейский квартал и выглядел весьма блекло. Дом, в котором они с отцом остановились на берегу вади в Хамадане, был побольше, но этот надежнее построен.
По ее настоянию Роб купил известь и несколько самых простых инструментов, и Мэри пообещала, что приведет дом в порядок, пока Роб будет отсутствовать, в первый же день. Персидское лето набрало сил, совсем скоро черное, с длинными рукавами, траурное платье Мэри насквозь промокло от пота.
Незадолго до полудня в их дверь постучал такой красавец, каких Мэри и не встречала. Он поставил на землю корзину с черными сливами и, освободив руки, дотронулся до рыжих волос Мэри, немало ее этим напугав. Он улыбнулся, придя в восхищение, на загорелом лице блеснули ослепительно белые зубы. Потом долго говорил – похоже, очень красноречиво и любезно, с большим жаром, но говорил-то на фарси!
– Мне очень жаль, – пробормотала Мэри.
– А! – Он мгновенно все понял и приложил руку к сердцу. – Карим.
– Вот как! – Весь страх у Мэри сразу прошел, теперь она была польщена. – Значит, вы друг моего мужа. Он рассказывал мне о вас.
Гость просиял и, не обращая внимания на возражения Мэри, которых он все равно не понимал, повел ее к стулу. Усевшись, она принялась за сладкие сливы, а гость тем временем развел известь с песком и водой в нужной пропорции и наложил раствор на три трещины, пересекавшие стены дома изнутри. Затем поправил подоконник. Мэри, нисколько не стыдясь, даже позволила ему помочь, когда выкорчевывала толстые цепкие колючие кусты в садике.
Карим засиделся в гостях, пока не вернулся Роб. Тогда Мэри настояла, чтобы он поужинал с ними. Пришлось подождать, пока стемнеет: шел месяц рамадан, девятый месяц года, месяц великого поста.
– Карим мне понравился, – сказала она Робу, когда гость ушел. – А когда я познакомлюсь со вторым, Мирдином?
Роб поцеловал жену и покачал головой.
– Не знаю.
Рамадан показался Мэри весьма своеобразным месяцем. Роб, для которого это был уже второй рамадан в Исфагане, объяснял ей, что время это довольно безрадостное. Считается, что его следует проводить в посте и молитвах. Но ведь у всех на уме была прежде всего еда! Мусульманам запрещалось принимать какую бы то ни было пищу или жидкость от рассвета до захода солнца. С базаров и улиц исчезли продавцы съестного, а майдан весь месяц по ночам погружался в темноту и безмолвие, но друзья и родственники собирались по ночам, чтобы поесть и укрепить свои силы для следующего постного дня.
– В прошлом году мы во время рамадана были в Анатолии, – сказала Мэри с тоской в голосе. – Отец купил у одного пастуха ягнят и устроил пир для наших слуг-мусульман.
– Мы тоже можем устроить праздничный обед в честь окончания рамадана.
– Хорошо бы, только я ведь в трауре, – напомнила Мэри.
Ее и в самом деле раздирали противоречивые чувства: по временам охватывала такая скорбь, что Мэри испытывала почти физическую боль от постигшей ее утраты; но проходило немного времени, и она ликовала, сознавая себя самой счастливой из замужних женщин.