Человек человеку — кот

22
18
20
22
24
26
28
30

Мгновение поколебавшись (наверное, велико было искушение ещё помучить возможного компаньона), Зенон сказал:

— Всё очень просто, Миля. Искусство. Современное. Изобразительное. Скажем, пост-постмодернистское. Название если потребуется, придумаем — или кто-нибудь его даст и без нашей просьбы, совершенно бесплатно.

Эмигель несколько секунд молчал. Потом проговори шёпотом:

— Зеник, ты гений!

Зенон торжествующе улыбнулся.

— Оценил? Понял, в окружении чего мы находимся сию минуту? Это абстрактная скульптура, Миля. Великое творчество, если даже на самом деле где-то там эти штуки служат для открывания пивных банок — было такое у одного автора. Чего не требуют от абстрактного искусства? Какого-либо логического смысла. Похожести на что угодно. Наоборот, требуют непохожести. Оригинальности. Оно не должно вызывать мысли, но лишь ощущения, настроения. Кто угодно может спрашивать: «Для чего это?» Ответ будет простым: «Чтобы быть». «Как вы это сделали?» Ответ: «Не знаю. В приступе вдохновения и озарения». «А технологически?» «Простите, но у каждого художника есть свои профессиональные секреты. Возможно, со временем я раскрою их, написав мемуары, но эти дни ещё не настали». И тому подобное. Во всяком случае, ни полиции, ни контрразведке и в голову не придёт искать здесь какой-то криминал. А власти если и заинтересуются этим, то только если захотят приобрести один-другой шедевр, чтобы установить на городских площадях. Иными словами, риск равен нулю.

— Ну, не так быстро, — сказал успевший несколько собраться с мыслями Эмигель. Сказал просто потому, что почувствовал: надо как-то осадить друга, не то он и вправду возомнит о себе. «Гений» не ко времени вырвалось, но ведь это никак нельзя принимать за серьёзную оценку, а с Зенона станется. — Не так сразу. Тут ещё надо крепко подумать над тем — как все организовать, как раскрутить, чтобы возник интерес, а за ним и спрос. Иначе всё это ни копейки не даст. А без начального капитала не раскрутишь. Значит…

— Ничего подобного! — нотка превосходства в тоне Птича сделалась прямо-таки невыносимой. — Организовать? Проще простого. Мы открываем выставку. Помещение — вот оно: моя дача. Надо только поработать, чтобы всё расставить наилучшим образом. Все три комнаты, да ещё и гараж — всё равно машины у меня нет. Пока. Выставка-продажа ультрасовременной скульптуры. Сад скульптуры Зенона Птича! А что касается раскрутки, то она обойдется, думаю, в стоимость билета на электричку, туда и обратно, и, наверное, одного ужина в одном из «ростиксов». С одним приглашённым. Остаётся только его выбрать.

— Кого же ты ещё решил поить? И зачем?

— Миля, ты прекрасно понимаешь, зачем и кого. Критика, разумеется. Который первым осмотрит выставку — и напишет о ней.

— А если она ему не понравится?

— Кого это интересует? Я приглашу умного критика. Который сразу поймёт, что ему предоставляется возможность, бывающая раз в жизни: стать первооткрывателем — не станем скромничать — новой школы, нового явления в искусстве. Оно ведь и на самом деле таково. Имя этого критика в ранге первооткрывателя всегда — или во всяком случае во всех серьёзных исследованиях — будет называться рядом с моим…

— Гм, — издал Миля, но Птич пропустил это междометие мимо ушей. Тогда Какадык решил уточнить:

— Я не совсем понял, Зеник.

— Что? Ах, вот как. Что же я сказал такого — неясного? Может, ты просто опять выходишь на орбиту?

— Я ни в одном глазу, — уверенно возразил Эмигель. — А не дошло до меня вот что: в этой твоей диспозиции Зенон Птич — кто таков?

— То есть? Нелепый вопрос. Я — кто же ещё?

— Ты — это понятно. А вот — кто ты? Менеджер «Сада скульптуры», его владелец — или, может быть, ещё и автор? Гениальный ваятель, основатель новой школы и так далее?

— Знаешь, — проговорил Птич сурово, — я не усматриваю в этом никаких противоречий. Почему менеджер или владелец не могут быть автором? Я полагаю — наоборот, это является совершенно естественным…

— Являлось бы, — сухо поправил его Эмигель. — Однако на самом деле автор — не ты, так что я бы на твоём месте…