– Разузнай о нем, – говорит она. – А я… мне тоже нужно кое о чем разузнать, Кодор.
Ада понимает мать без слов. Лореаса выходит на кухню, и дочь следует за ней. Она сама закрывает дверь, не дожидаясь просьбы. Прислонившись спиной к дверце шкафа, скрестив на груди руки, Лореаса задумчиво смотрит в заоконную тьму. Они не зажигают свеч, потому что некромантиссы видят в темноте.
Холодна нынешняя ночь, холодна и черна, как болотные воды…
– Мама? – наконец, начинает Лореада.
Лореаса медлит. Вторая сестра-близнец наверху, в спальне, все еще поет, и мать прислушивается к ее песне.
Потом она говорит:
– У людей почти нет болезней, которые передаются некромантиссам.
– Поэтому мы не можем заразиться, – кивает Ада.
– И поэтому из нас не самые лучшие целительницы, – хмуро замечает Лореаса. – Мы не знаем языка болезней. Но, конечно, если очень нужно, можно разобраться во всем.
Ада озадаченно молчит.
– Что ты хочешь сказать, мама? – наконец спрашивает она.
– Я очень долго пыталась. Но я не могу услышать речь этой болезни. Как будто у нее нет языка.
Лореада спокойна. Ее не так легко напугать.
– Объясни-ка подробней, – строго говорит она.
Медленно Лореаса проходит к плите и садится возле нее на стул. Отодвигает вьюшку и выдыхает единственный тихий звук. Над золой и углями с радостным треском поднимается яркий, ласковый Сон Огня.
– Почти всякая болезнь – живое существо, – говорит некромантисса, глядя в огонь. – Как жучок-древоточец, поселившийся в дереве. Можно услышать ее, узнать, откуда она пришла и чего хочет, а потом выгнать. Но болезнь Геллены… я боюсь произнести это вслух, Ада. И я все еще надеюсь, что просто ошиблась.
Брови Лореады сдвигаются.
– Эта болезнь, – уточняет она, – существо неживое?
Лореаса закрывает глаза.
– Нет. Это не существо вовсе. Это мертвая порча, Ада.