– Ну, как ты выглядишь? Где живешь? Бывал ли в Лондоне?
– Не, в Лондоне не был. А как выгляжу… У тебя здесь интернета нет, чтобы фотку прислать?
Она показала пальцами:
– Вот столечко – у мамы. Но прислать фотку все равно нельзя – если кто-то из дядиной семьи найдет, я даже не знаю, что будет…
Я поморщился.
– Какой вредный у тебя дядя.
– Он не вредный, – возразила Фарха, – просто очень строгий. Понимаешь, он пастух. И отец его был пастух. И в Лондоне не жил никогда… Когда убили отца и братьев, мы с мамой переехали к нему. Он строгий, но я люблю его, – добавила она. – К тому же у него неприятности сейчас. Танкетки стали ходить в округе, и он боится выходить на пастбище – только по ночам, когда танкетки спят. А тут еще какая-то танкетка повадилась овец убивать…
– Это не я! – сказал я быстро.
– Да я знаю, – отмахнулась Фарха. – Это же за перевалом, на пастбищах. А ваших тут вообще много?
– Не. Я еще никого здесь не встретил. Ну, кроме тебя.
Мы помолчали.
– Знаешь, – сказала Фарха, – а вот я, наверно, смогу тебе прислать открытку, когда буду в поселке. Только бумажную, как в старину.
– Круто! – обрадовался я. – У тебя есть, чем записать адрес?
Фарха кивнула, полезла за пазуху и достала небольшой кожаный кошелек, висевший на шее на шнурке. Оттуда появились маленький блокнот и карандаш. Замелькали странички…
– Ух ты! – удивился я. – Ты еще и рисуешь?
– Немножко… – смутилась Фарха.
– Покажи! – попросил я.
Она полистала блокнот перед объективами камер. Рисунки были беглые, но уверенные и очень живые: горы, овцы, хижины, деревья, белье на растянутых веревках.
– Это дом, где мы живем, – объяснила она, а затем открыла чистый листок.
– Пиши, – скомандовал я. – Один-семь-два-… – я тщательно продиктовал индекс. – Новый Шахтур, седьмой район, Вторая Парковая, дом шестьдесят два, Артур Галик.