Враг неизвестен. Горячий старт

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну, — обернулся Злыдень к Жмуру, — что скажешь?

— Я не знаю, люди это или не люди, — хрипло ответил Жмур, — но я хочу добраться до них и…

Он зло махнул рукой, с трудом глотая застрявший в горле ком.

— Слушай, Злыдень, давай напьемся, а? Вдрызг. У тебя водка есть?

Злыдень покачал головой.

— Дома нет. Махнем в бар, тут рядом.

— Да знаю я, — отмахнулся Жмур. — Пошли.

Водка действительно помогла — заглушила боль и сделала мир хоть немного мягче. Но Жмур помнил, что это ненадолго, и потому наливал и наливал по новой.

~# run console 1

@comment: w/o

Привыкнуть к перегону оказалось удивительно легко. Уже через две недели непрерывной гонки на запад Баю стало казаться, что он всю жизнь только и делал, что мчался на джипе по необъятной равнине. Реальность спрессовалась в километры и стала незыблемой и неизменяемой. Бай почти не лазил в Сеть: только вечерами, если оставалось время. Да и то Бай раз за разом лишь пытался связаться с Аурелом, и все эти дни чужой терминал не отвечал, словно был отключен от диала или волоконки. Бай чертыхался и пробовал снова и снова, потому что боялся, что они разминутся с Аурелом на перегоне. Что тому стоит съехать на десяток-другой километров в сторону? Ведь за ним гонятся, иначе не понадобилась бы охрана. Днем в степи дрожание нагретого воздуха не позволяет видеть дальше десяти километров, так что разминуться легче легкого. С другой стороны, Бай понимал нежелание Аурела лишний раз возникать в Сети — что бы он ни натворил там, в городе на побережье, охотники на него найдутся и в киберс-пейсе. Любое пребывание в Сети, любой след — и кольцо вокруг него начнет смыкаться. Спасение — только в полном молчании и в скорости, в безудержной гонке через равнину, когда поет встречный ветер и дрожат на руле одеревеневшие пальцы. Бай не знал, что за руль сжимают пальцы Аурела, но чувствовал, что этот мир признает только тех, кто умеет ладить со скоростью и с рукотворной мощью автомобильных моторов. С железными сердцами машин. А значит, ему тоже поет протяжную песнь встречный ветер и стелется под колеса укатанная земля перегона. Вот только связаться с ним никак не удается, и оттого к неосознанной радости свободного движения примешивается досадное беспокойство…

Бай рассмотрел вдали решетчатые чаши ретрансляторов и покрутил настройку радиоприемника. Ретрансляторы здесь были низкие, метра по два в высоту всего. На плоской равнине они нащупывали друг друга прямым лучом за сотни километров. Правда, музыки приличной поймать он так и не сумел за эти две недели, сплошное бум-бум да монотонно-ритмичный рэп-н-ролл. Но все же веселее, чем в тишине… Точнее, под урчание моторов и шелест протекторов. Жаль, Камилл не догадался снабдить джип плейером и комплектом аудио-дисков. Тигриные прихоти учли, а о музыке забыли напрочь, понимаешь. Врубить бы сейчас тягучие калугинские баллады или что-нибудь старенькое, испытанное, «Засаду-92» хотя бы…

Вздохнув, Бай неуверенно пропел:

Я опятьдо отказа нажал на педаль,И никто, и ничтоне стоит на моем пути.И рванулась дорога навстречу,и приблизилась дальняя даль,И никто теперьне сумеет меня найти.Я — хозяин Дороги, я — хозяин Пути…

На пути действительно не стоял никто — перегон был пуст, как покинутый крысами трубопровод. Даль, правда, приближаться и не думала — горизонт отсутствовал напрочь, казалось, даль просто проглотила их джипы и теперь катает на шершавом языке равнины, как леденцы. Милю влево, милю вправо… И еще очень беспокоила строка о том, что кто-то кого-то не сумеет найти. Бай сплюнул в открытое окно, плевок тут же унесло встречным потоком воздуха. М-да. Ассоциации, чтоб их. Лучше уж Калугина петь. Хотя кто сказал, что и тогда не возникнет ассоциаций? Правильно, никто не говорил…

В этот вечер Бай снова не смог достучаться до Аурелов-ского терминала и подумал: нужно чтогнибудь изобрести. Он даже не удивился, когда Чен и Син вечером подсели к нему. Тигр после ужина валялся у своего джипа кверху черным пузом и водил черной ладонью по изображению тигриной лапы на двери, а Сема сначала ныл, что давно не ел бананов, а потом уселся за терминал и принялся названивать в сервис-службы городка, ближайшего на перегоне. Пора было пополнить кое-какие припасы, например, пива закупить. В городок рассчитывали въехать завтра к полудню.

От Сити их отделяло около ста тысяч километров. От Ауре-ла, видимо, меньше. Сколько он сумел проехать за две недели? По перегону ниже чем сто двадцать никто не ездит — гладкая и прямая трасса позволяла не стесняться. Даже заснувший за рулем рисковал всего лишь заехать черт знает куда, да и то скорее всего первая же кочка разбудила бы. За Ауре-лом гонятся, значит, медлить он не станет. Проводя за рулем десять — пятнадцать часов в сутки, вполне можно одолевать за день полторы тысячи километров, если не больше. Тяжело, конечно, однако когда на карту поставлена жизнь, как-то проще соглашаешься на неудобства и легче переносишь тяготы. Итого, за две недели — тысяч двадцать — двадцать пять. Но это по прямой, а если Аурел действительно покинул перегон? В любом случае встретить его ТПшники смогут не раньше, чем через месяц. А потом — рывок в миллион километров к зоне высадки… Это два года как минимум! Задание преподносило им все новые и новые сюрпризы. И кто знает, сколько их еще впереди? Камилл, Камилл, ты и твои люди не сказали всего там, в Москве, и только сейчас появилась возможность соб-ственной шкурой ощутить необъятность этого мира, мира плоской равнины и многомерного киберспейса, мира без птиц и мира без государств, мира, который еще вчера невозможно было представить.

Лишь одно радовало Бая здесь — свобода. Если забыть о задании и об облачной Москве — он был здесь абсолютно свободен. Наверное, это чувство возникало от отсутствия горизонта и от безлюдия. И пока хочется снова плюхнуться в водительское кресло и вдавить до отказа педаль акселератора, чувство свободы не покинет его. И черт возьми, ради чего жить, если не ради этого, чувства, распирающего грудь и вселяющего непонятную радость? Не ради денег же?

Чен взглянул Баю в глаза.

— Что будем делать-то?

Круглые линзы синицынских очков вопросительно поблескивали, ловя отблески включенных фар в начинающих сгущаться сумерках.