Опомнился, огляделся, виновато развёл руками.
— Да пришли уже… Вот мой дом.
— Жаль, — признался он — и похоже, что искренне.
Постояли, помялись, соорудили неуклюжее рукопожатие.
— А вы где живёте?
— Квартала три отсюда.
— Ну так давайте я вас провожу…
И побрели мы вновь по ночным пустынным тротуарам. Неподалёку пролегал проспект. На каждом перекрёстке нас овевало справа невнятным шумом и прохладным полусветом.
— А с другой стороны, всё логично, — удручённо промолвил я. — От фольклора — к литературе, от литературы — к кинематографу…
— Речь шла о снах, — напомнил он.
— Совершенно верно. Говорят, дикари не различают границы между сном и явью. Если кто-то избил тебя во сне, ты имеешь полное право отметелить его наяву…
Не знаю, что я такого сказал, но спутник мой оделил меня долгим пристальным взглядом. Как будто заподозрил в чём-то.
— А к чему это вы?
И вопрос тоже. Как-то, знаете, насторожённо он прозвучал.
— Да видите ли… Всегда полагал, что изящная словесность началась именно с пересказа снов. Сидели первобыты у костра — ну и делились… видениями… А чем ещё можно объяснить такое обилие фантастики в древнем фольклоре? Врождённой склонностью к вранью? Сомневаюсь… Так что вся художественная литература, на мой взгляд, не что иное, как сновидение в письменном виде…
Попутчик успокоился, усмехнулся.
— И всё же вы немножко отвлеклись, — мягко заметил он. — Почему, например, сны вашей знакомой мало чем отличаются от реальной жизни, а ваши, насколько я понял…
— Может, у неё просто совесть чиста? — пошутил я.
— Вы хотите сказать, что ваша совесть…
— Нет-нет! — торопливо заверил я. — На самом деле всё просто… Дело в том, что не к ночи будь помянутая реальная жизнь — не меньшая бессмыслица, чем сон. Спросить: «В чём смысл жизни?» — можно лишь осознав его отсутствие… Согласны?