— И что нам делать?
Я не ответил, хотя знал что. На следующий день я добрался до наших исследовательских ракет, которые не были израсходованы, — и там неожиданно встретил Ганса.
При виде меня он засмущался, но быстро понял, что к чему.
— Ты подумал о том же, о чем и я?
Кивнув, я спросил:
— Что у тебя?
— Воздух, — сказал он. — Просто наш воздух. В нем полно спор плесени.
— А у меня немного «шерсти», — показал я пакетик. — Это, наверное, лучше?
— Все равно. Бери тринадцатый номер. Двенадцатую я уже зарядил.
Первые десять ракет мы истратили на заплесневелой планете.
— А одиннадцатая?
— Уже заряжена. Может быть, Джефф. Может, Инес, не знаю. Наверное, все же Джефф.
Я быстро зарядил тринадцатую. Потом мы сидели и молчали. О чем говорить, когда все решено? Конечно, Центр не допустит, чтобы мы спустились на Землю, пока не будет стопроцентно уверен, а значит, нас продержат в карантине на орбите, пока не «вылечат», и корабль будет стерилизован по полной программе. Если понадобится — вместе с нами. Жестким излучением. Но вряд ли кому-нибудь внизу удастся перехватить наши исследовательские ракеты — они достигнут поверхности Земли, их контейнеры раскроются, и тогда на Земле начнется то, что не в силах будут остановить ни военные, ни политики, ни санитарные службы, ни фармацевтические компании.
— Это ведь и будет настоящий контакт, нет? — сказал Ганс. Он догадывался, о чем я думаю. — Контакт между людьми.
Я согласился, а сам подумал: на вопрос о контакте можно взглянуть и шире. Зачем отказываться от одного ради другого? Задача так не стоит. Как раз вероятность контакта с иным — продвинутым — разумом, по идее, должна увеличиться. И если однажды к нам на Землю явится Некто весь в белом и скажет: «Вот теперь с вами можно иметь дело», — мы не обидимся. Мы поймем.
Шорох заставил нас оглянуться. По узкому лазу к нам пробиралась Инес. В руке она несла прозрачный пакетик.
С серо-бежевым содержимым.
— Готовь четырнадцатую, — сказал мне Ганс.
Ольга Онойко. Край