— А как баб делить будем? Заводчане сказали нам «варежку не разевать, пока они не приедут и не выберут».
Нетерпеливый мужской голос из толпы выдал осведомлённость местных, и сразу стали понятны насупленные взоры женщин. Дошёл до них щебет уралгородских сорок, долетели их сплетни.
— Стало быть, слышали звон?
Молчание — знак согласия.
— Никакой делёжки не будет. Славянки не рабыни, а вы не рабовладельцы. Не только вы, но и уралгородцы меня огорчают. Сводил я их на экскурсию взглянуть на место захоронения боргов. Камень там велик, наполовину в землю ушёл, но древняя надпись видна. Она лаконична: «борги». Две недели прошло после экскурсии, и, по-прежнему, — ни одного прорыва, а от учёных дам и мужей зависит наше будущее. Если заводчане полагают, что я создам им условия, как на изнеженном востоке в Ирии, то они ошибаются. Если и далее будут топтаться на месте, напросятся. Там впору создавать шарашкину контору. Все вы люди начитанные, и потому разъяснять о пользе аскетизма для науки не буду. Всем очевидно, что способствует разработчикам и что мешает. Единственной новостью порадовали меня на Урале. Нашли сведения о неведомом пока оружии, что сокрыто в одном из замков за Скалистыми горами. Как подготовим экспедицию, полетим на разведку.
— А с бабами-то как?
Услышав всё тот же голос из толпы, я присмотрелся и углядел вечно недовольного Андрея. Вот кто зануда и бабник, боготворивший не Живу, а Анастасию! Спелась Баба Яга с быдлом! Как спец, он успел себя проявить: весной всем на мозги давил, ратуя за бесплужную обработку земель. Но вздорная личность всегда видна на физиономии: ныне сей агроном, познавший толк в бороновании и рыхлении полей, набрёл, как видно, на новую тему — ублажения прекрасного пола, о чём и свидетельствовало маслянистое выражение похоти.
— Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму! — глянул я на него, потом на женщин — и словно окунулся в холодные воды: все большие реки текут у нас с севера к южным морям; после долгого купания в них зуб на зуб не попадает; таким же студёным холодком нынче веяло от женщин, а потому предпринял я заведомо безуспешную попытку растопить тот лёд и непонимание: — Сударыни, дорогие! Смотрю я в ваши ледяные глаза и сравниваю с глазами славянок. В них было отчаяние и ужас, когда я велел им разбирать добро, телеги и вертаться на родные земли. Не раз и не два меня объявляли жестокосердным. Наверно, заслуженно. Сегодня утром мы пролетели над десятками сожжённых деревень и городов. Немцы не только жгли, они убили всех мужчин и детей. Вижу, что не желаете принимать женщин в свои дома. Так я вас, сударыни, и не заставляю. В каждом доме должна быть одна хозяйка. Так было, и так будет. Но обрекать славянок на верную гибель или, что ещё хуже, на рабство я, в отличие от вас не собираюсь. А потому слушайте распоряжения. Всем художникам и артистам сегодня же перебраться в северный придел замка. Сегодня же, Семёныч, под твоим руководством, надобно запустить линии и изготовить сотни три комплектов для студентов и студенток. Всех обеспечь кроватями, матрасами, подушками, простынями, одеялами, одеждой. Марфу не вижу… Передайте ей: вновь запустить в работу кухню в замке. В ближайшее время закупим у греков и доставим зерно и прочие продукты. Славянки и славяне будут жить и учиться в замке. Позже доставлю бывших гребцов. Нехай учатся вместе, а там, глядишь, и слюбятся. Начальником училища придётся тебе поработать, Ильич. Собери всех учителей, составьте программу на год обучения. Княгиня возглавит методсовет. Её желанию противиться не могу: Анюта пожелала учительствовать. Врачам, надеюсь, задачи понятны. Имейте ввиду: славянки пережили гибель родных. Нам не снились те страдания, что они претерпели. Через неделю, Семёныч, по стандартным проектам начнёшь программу домостроительства. Сроки сдачи домов — не более года. Каждой славянке построите дом…
Недоумённый возглас Лизы-доярки прервал мою речь:
— Мы что, князь, в окружении красной деревни будем жить?
— Это от нас с вами зависит. Я, например, решительно против красных фонарей. У каждого ребёнка должен быть отец, и родной язык у детей должен быть не словенский, а русский. Вы, конечно, уже посчитали: понаедут бабы, и среди них много свободных. Если кто-то запамятовал, то напомню об указе: каждый мужчина вправе иметь не одну, а несколько жён. И ежели кто из ваших пожелает, ради бога!.. Попробуйте мирно жить, миром решать проблемы, и раз уж у нас такие обстоятельства, в которых трудно, но возможно выжить, делитесь вином любви, вместе растите и воспитывайте детей. Считая вместе с колонистами Урала, нас на данный момент всего-то три сотни, а на этой чуждой Земле много скрытых опасностей. А если эпидемия?.. Сами посудите. Нет у нас выбора.
Не услышал я ни хая, ни возмущения. Молчали женщины.
Многие — в положении. Местное текстильное производство — большое благо для них: комфортно им в лёгких и дышащих льняных одеждах. Это очевидно, но очевидно и другое: комедию положений беременные рассматривали как трагедию. В их молчании ощущалась обречённость.
И я, Окаянный, цинично подумал: «Понимаю вас, бабоньки! Нелегко расставаться с матриархатом».
В нашем уютном доме, ещё одном из свидетельств доброго плана Мутанта, по-прежнему ощущался запах сосны после реновации. Анюта, едва переступив порог, поцеловала меня…
— У тебя, дорогой, вошло в привычку обременять меня. То ребёнком, то новыми обязанностями.
Распаренные душем и жарой, что веяла из раскрытого окна и от наших тел, мы лежали в обнимку, я нежно поглаживал её животик, и тесное соприкосновение наших бёдер пьянило меня. Любить значит жалеть, и что бы ни говорили про это, любовь не столько телесное искусство, сколько душевное. Скрывать не буду: скользнуло в голове воспоминание о Ксении Никитичне, но я тут же придавил сию игривую мысль, и, переключив внимание на иные соображения, стал думать о том, что трудно прожить длинный световой день на нашей Земле без короткого послеобеденного сна. Во дни рабства нам сиё не позволяли. Анастасия и её компания стимулировали наши измождённые от непосильной работы тела шоковыми ударами, после которых пропадал всякий сон.
— Если работа методиста тебе в тягость, ты, дорогая, вправе отказаться, — предложил я Анюте.
— Ну нет, милый! Я думаю, что буду не только учительствовать, но и вершить все прочие, например, судебные дела, как княгиня.
— Трудно мне тебе отказать, любимая, — ответил я и ещё раз погладил её атласный вздувшийся животик, — Но вынужден. Я против любых волнений, что могут нанести вред тебе и нашему ребёнку, а потому просто запрещаю тебе вникать в местные разборки. Суд вершить буду только я.
ebooksa