В девяностых годах XX века, после развала Советского Союза, в Мекленбурге поставили уродливый памятник в ознаменование победы над Никлотом Первым и жуткой резни ободритов: западный мир ещё раз напомнил славянам, как их резали и убивали.
Похоже на то, что в этом мире повторяется такой же кровавый сценарий.
Мои реминисценции прервал вопль Яромира:
— Град Зверин сожгли!
Ради точности скажу, что его фраза прозвучала несколько иначе: он, как и все на Закате, произносил «Зверин-гард». То, что я увидел, мигом выветрило из головы неуместные размышления на темы филологии. Рядом с ещё тлеющим городом на большом выгоне для скота большим лагерем стояло воинство крестоносцев. Их воронёные латы блестели под солнцем; попы в чёрных одеяниях воздавали хвалу господу богу. Возможно, коленопреклонённые рыцари замаливали свои грехи. Мой толмач не скрывал тот факт, что среди местных венедов, варгов, ободритов и лютичей множество христиан.
Блеснули и мои глаза при виде опушки рядом с чащобой. Понадобились считанные минуты, чтобы освободить флайер от тяжёлой ноши. Без контейнера флайер приобрёл манёвренность, а я ощутил азарт охотника. Уже упражнялся в применении вооружения флайера, но на этот раз моей целью были не драконы, прозванные змеями-горынычами, а иные монстры.
Лазерные счетверённые пушки ударили в скопище немецкого воинства — и на земле воцарился ад, о коем, наверное, и помыслить не могли ни рыцари ни монахи. Кто-то взметнулся на коня в тщетной попытке ускакать от небесного возмездия. Поражая цели, я повторял:
— Не уйдёшь, зараза!
Смертоносная лазерная пушка то и дело высвечивала разорванные или разрезанные тела. Чьё-то тело, уже лишённое головы, ещё бежало по полю, исполняя жуткую пляску смерти…
Посадил флайер поодаль от места побоища, рядом с полоном, окружённым доверху нагруженными телегами. Средь большущей толпы полонённых не заметил ни мужиков, ни детей. Из флайера высыпала вся моя команда. Минуту-другую взирали друг на друга молча. Яромир и Илья со товарищами оттащили две телеги в сторону. Поклонившись в пояс бабам и девкам, велел Яромиру молвить, что все свободны и могут с добром и телегами возвращаться по домам. Из речи Яромира понял только первую фразу: он представился скоморохом из Барлина. Из того, что он ещё глаголил, понимал лишь отдельные слова: слишком много разных носовых гласных в словенской речи. Пока красноречивый Яромир вещал, толпа внимала молча, а я начал уже жалеть о том, что передал или, как в Ирии говорят, делегировал свои полномочия молодому человеку. Что он поведал, какие сказки понарассказывал? Заголосили и заплакали бабы, вскрикивали и восклицали девицы. Не на одного меня нашла оторопь, все в моей команде, казалось, пребывали в состоянии крайней растерянности.
— Что ты, Яромир, наплёл им своим длинным языком?
Молодой человек побледнел ликом. Не услышал от него оправданий.
— Кричат, что некуда им возвращаться. Мужья погибли, детей порубили, дома сожжены. Просятся под твою защиту и руку, княже.
Может быть, я подумал бы и принял разумное решение, но за спиной раздался голос учёной дамы. Ксения Никитична не преминула съязвить:
— Вот праздник нашим хахалям! А каково бедной Анюте придётся? Ты, Ваше величество, хотя бы поразмысли, чем кормить будем эту ораву гастарбайтеров?
Одарив высокомерным взглядом язву Ксению, преуспевшую в мире математики, ответил:
— Ксюша, подруга дней моих суровых. ты меня достала! Слушал в кабине флайера, как ты ушат за ушатом дерьмо на меня выливала. Придётся тебе доказать, что я не жестокосердный. У нас ведь добрая сотня славян, бывших гребцов, скучают без баб. И ты могла бы присмотреть себе хахаля среди них.
Она стукнула меня кулачком по спине:
— Это тебе за «подругу»!
Стукнула и второй раз:
ebooksa