Они вышли к самой окраине, где почти нет магазинов и складов — только унылые серые заборы разнообразных мелких фабрик, на которые не зарятся даже захудалые кланы. Пыль, битое стекло, пятна мазута и масла на грязном асфальте, запустение, осиротевшие строения…
— А что изменится, если ты дашь малышу имя? Или узнаешь мое? — поинтересовалась Ксана.
— Ничего, — пожал плечами Геральт.
— Тогда почему ты не хочешь?
— Именно поэтому, — вздохнул Геральт. — Видишь ли, сначала я узнаю твое имя, потом помогу тебе, если ты ошибешься, потом мы переспим… А потом я уже не смогу оставаться безразличным к тебе.
— Что же в этом плохого? Мир и так слишком безразличен. Когда живые заботятся друг о друге, когда они небезразличны один другому — это же прекрасно!
— Во-первых, я не живой, посему меня это не касается, — ровным голосом пояснил Геральт. — А во-вторых, ваша жизнь и жизнь всех без исключения городов строится как раз на безразличии ведьмаков. Хоть кто-то в этом мире должен оставаться безразличным. Иначе мир сгорит в пламени вашей хваленой бескорыстной любви.
Ксана не нашлась что ответить. Позиция ведьмака казалась странной даже ей, дикарке с большого завода. Но, с другой стороны, декларируя безразличие, ведьмак делал все, чтобы их маленький отряд не знал нужды ни в чем. Положа руку на сердце — разве сумела бы Ксана сама накормить ребенка? Догадалась бы перепеленать и после каждого перехода мыть? Нашла бы несколько тюбиков шампуня в ничем не примечательном домишке, к которому Геральт свернул сразу, едва увидел? Да не какого-нибудь шампуня, детского! Там же, кстати говоря, отыскалась и настоящая детская бутылочка с настоящей соской.
Геральт делал все что мог и даже чуть больше. И при этом продолжал декларировать полное безразличие.
Ксана находила это странным.
Ночью малыш дважды просыпался, и приходилось вставать, брать его на руки, укачивать, успокаивать. Понятно, что все это свалилось на Ксану. Ведьмак даже не поднимал головы от любимого рюкзачка, успешно заменяющего подушку, хотя Ксана чувствовала: ведьмак не спит.
Утром, скормив малышу последние четверть бутылочки разведенной сгущенки, Ксана зачем-то громко объявила:
— Я назову его Ламбертом!
Геральт мгновенно оторвался от умывания.
— Нет, — холодно сказал он.
— А мне нравится! — заявила Ксана. — Нужно же ребенка как-то называть!
— Назови иначе.
— Не хочу! — упорствовала Ксана.
В мгновение ока ведьмак оказался рядом с Ксаной.
— Кажется, ты кое-что позабыла, рабыня. Мне тебя проучить?