Холод южного ветра

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Широкий, светлый холл клиники с расставленными вдоль стен стульями, почему-то пустой стойкой регистратора, белыми дверями кабинетов и отдающим эхом мозаичным полом сильно портило оружие: сваленные в кучу винтовки и приставленные к подоконникам гранатомёты.

Зато работал визор, установленный почти под самым потолком.

— О, пацаны! — обрадовался нам Сквоч, оборудовавший наблюдательный пункт у дальнего окна. — тут случилось чёт… Базарят прикольно, но половину я вообще не понимаю. Слова вроде как наши, а вроде как и нет.

— Помолчи! — крайне раздражённо рыкнул Ежи, в нарушение всех приказов поглощённый просмотром.

— Брок? — вопросительно произнёс командир, нехорошо щурясь и заставляя лопоухого вспомнить о своих непосредственных обязанностях.

— Господин сержант, — лишь наполовину отворачиваясь от застывшего на экране изображения какого-то мужчины, доложил взводный умник. — Обращение президента к нации идёт. Погиб лидер оппозиции. Под обстрелом розенийцев. На нашем маяке…

Картинка в визоре сменилась на панорамную съёмку последствий огромного взрыва. Внушительная воронка, задымлённость, повсеместно разбросанный строительный мусор, свёрнутые причудливыми изгибами остатки металлоконструкций, огрызки бетона.

Оператор перевёл ракурс.

Разбитый вертолёт, изогнутые лопасти, полицейские, гражданские, пожарные, полосатые красно-белые ленты, огораживающие мёртвую машину…

Отдельно тела, накрытые простынями. Много.

Из кабинета в холл вышла женщина в белом халате и шапочке медсестры. Морща лоб, Бо отрывисто спросил у неё:

— Вы кого-то ждали в клинике?

— Да, — не удивилась она. — Пострадавсих при крусении вертолёта. Потому и на месте все. Город маленький, долго собираться не прислось… А вы что, не оттуда?!

— В какой-то степени. Как парни?

— Делаем всё, что в насих силах, — отделалась дежурной фразой сотрудница и быстро скрылась за дверью с надписью «Приёмный покой».

В визоре, между тем, появился новый мужик, судя по гербу за спиной и флагу у трибуны — президент. Он твёрдо, с драматической суровостью, выдал краткий спич о невосполнимой утрате, коварных врагах, торжестве законности и неотвратимости наказания для преступников, поправших человеческие ценности своими грязными лапами, высокопарно присовокупив напоследок: «Не абудем! Не простим!».

На этом трансляция закончилась, явив надпись о трёхдневном государственном трауре.

— Сука… — невольно вырвалось у меня, когда я сложил очевидные факты: удивление полицейского при упоминании маяка Федерации, отсутствие начальства, взрыв, нагнавший электроплатформу при отступлении, раскуроченный вертолёт, белые простыни на земле и глубину всей той жопы, в которую мы угодили.

— Мягко сказано, — сержант оказался солидарен со мной. — Сквоч! Глянь в окно. Чем там занят павлин с эполетами?

— По коммуникатору болтает. У машины. Орёт. О чём — не слышу. Мандражирует.