Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие

22
18
20
22
24
26
28
30

По заверениям шефа, предшественник Иванова и Швеца всегда поддерживал добрые отношения с большими погонами, не особо скрывая от них род занятий, но потом эта немаловажная деталь как-то забылась.

После истории с рыбаком(*) Фрол Карпович, вспомнив про умную традицию, переключил высокие кабинеты на себя но, на всякий случай, предупредил некоторых из их владельцев о возможном визите подчинённых.

Подобная открытость обуславливалась тем, что в подавляющем большинстве руководители силовиков — секретоносители высшей категории, и великолепно умеют молчать о многом. Да и шеф прекрасно разбирался, кому что можно рассказывать.

По кое-каким оговоркам Иванов заподозрил, что с визитом напарника к генералу вышло всё куда как мутно, но начальник и тут ни в чём не признался, шумно отчитав подчинённого за тупость и нерадивость. А Антон предпочёл вообще не вспоминать об этом досадном инциденте, переводя все стрелки на Фрола Карповича.

Уголовное дело мастерски кануло в небытие. Невинные покупатели полуразумных вещей вернулись к нормальной жизни.

С активной роднёй спортсменов тоже провели ряд мероприятий: показали записи признания «деточек» и выписку из больничной карты Антона Андреевича, чуть-чуть подправленную в худшую сторону. Попугали неизбежной юридической дракой с адвокатами избитого пенсионера, открыто упомянули о полноценной судимости, безвозвратно портящей молодые биографии, чем заставили родственничков верно оценить расстановку сил и угомониться.

Троице тоже досталось. От мам и пап. По утверждению шефа — крепко, вплоть до тотального запрета посещать спортивную секцию и вынужденного знакомства с военкомом.

***

На том дознание и закончилось для всех, кроме Швеца, которого Фрол Карпович ещё изволил держать в немилости. В воспитательных целях.

Ему поручили: «Дважды в сутки следить за артефактором. До самой выписки. Возраст у него солидный, как бы чего не вышло. Ещё пригодится.»

***

Антон Андреевич шёл на поправку. Об этом уверенно говорили все: его лечащий врач, боярин, взявший избитого пенсионера под негласную опеку, и сам пострадавший, сначала понемногу, а потом всё больше и больше гуляющий по больничному коридору и этажам.

Отёки на его лице спадали, постепенно являя миру старчески заострённые, схожие с паспортными черты лица. Сломанное ребро беспокоило редко, а привычные пожилому организму гимнастические упражнения, осторожно выполняемые по утрам в усечённом комплексе, способствовали возвращению подвижности суставам.

Заботливая Евгения Вячеславовна продолжала исправно приезжать к соседу по бизнесу, закармливая того до икоты. Всё так же суетилась вокруг, следила за порядком на тумбочке и заправленностью койки, пунцовея от скромных благодарностей.

На работу она забила, проводя практически половину светового дня в больнице.

К всеобщему удивлению, диалога у пожилых мужчины и женщины не получалось. Они не находили подходящие слова, стеснялись друг друга, пересыпая речь неопределёнными междометиями и незаконченными репликами.

Соседи Антона Андреевича по палате улыбались такому поведению, за спиной сравнивая двух умудрённых прожитыми годами людей с нерешительными юнцами, пробующими на вкус первую любовь.

Но реставратор-самоучка ничего из обсуждений не замечал, подолгу стоя у окна в ожидании нового визита торговки пирожками.

За всем этим Антон Швец наблюдал поначалу с сарказмом, затем с любопытством, а потом и сам не заметил, как к заинтересованности примешалась грусть. Откуда она появилась — он не мог объяснить. Просто каждая встреча стариков будоражила память, горько отзываясь ностальгией по прошлому, где он — молодой лейтенант, держит за руку ту, кто вскоре станет его женой.

Несколько раз призрак порывался забить на полученный от шефа приказ — и возвращался, наступив на горло эмоциям. Приказы положено выполнять.