Записки следователя,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Пожалуйте, — хмуро повторила хозяйка.

— Прошу к столу, хозяюшка, — с наигранной бодростью сказал Розенберг, — побеседуем. Мы люди коммерческие. Интересуемся делами, думаем вложить капиталец в Тешимлю. Будут приезжие, будет и у вас доходец — приедут из Питера чаевники чай пить.

Хозяйка, не взглянув на Розенберга, неторопливо поднялась, проплыла к столу, опустилась на лавку и застыла.

Это была очень крупная женщина, высокого роста, с большими ногами и руками, с крупными чертами лица. Такое тело должно было энергично двигаться, такая женщина должна была распоряжаться, командовать, резко приказывать, и в том, что она такая сонная и вялая, было некоторое противоречие с ее внешностью. Конечно, не рост определяет характер человека, не от размера ног зависит его темперамент. Но все-таки какая-то неправда в поведении хозяйки была. Васильев это чувствовал.

Розенберг увлеченно развивал идею белошвейной мастерской на станции Тешимля. Местные девушки начинали хорошо зарабатывать, батист и мадаполам грузили из Петрограда. Поселок при станции оживал, мужики из окрестных деревень наживались на гужевом транспорте, доставляя панталоны, лифчики и комбинации из мастерской на станцию. Заработанные деньги они тратили на постоялом дворе… Впрочем, нет: постоялый двор закрывался, вместо него горела огнями каменная гостиница… Пока, во всяком случае, ярко горел румянец на щеках Розенберга, лихорадочно блестели его глаза.

«Чахоточный, — решил окончательно Васильев, — и дурак. Эх, не надо было ему верить! Надо было сразу в милицию- и на обыск».

— Может, и вы, хозяюшка, — говорил Розенберг, — пожелаете сотенку-другую вложить? Что же, мы не возражаем. Не нуждаемся, но и не возражаем. Просторы для дела неограниченны. Петрограду женское белье нужно позарез.

Он замолчал, взял кусочек сахару и, вытянув губы трубочкой, потянул из блюдечка чай.

«Дурак, — еще раз уныло подумал Васильев. — Эх, завалил дело!»

— Это, я понимаю, деловой разговор? — спросила хозяйка, не поднимая век.

— Правильно понимаете, — торжествуя, сказал Розенберг.

— А вы извините, господин хороший, — сказала хозяйка, — зачем вам всю эту роскошь в Тешимле шить? Ну, рабочие руки здесь дешевле, это вы правы, так ведь таких мест по России тысяча, рабочие руки нынче всюду дешевы. Чем же это наш поселок так выделился, что вы на него внимание обратили?

Розенберг молчал. Он, кажется, растерялся. По-видимому, продумывая на жесткой вагонной койке всю операцию, этого простого вопроса он не предусмотрел.

— Сейчас вам отвечу, — сказал он. И начал с шумом втягивать в рот чай.

— Видите ли, — сказал Васильев, пользуясь паузой, — товарищ моего отца… — Он торопливо сочинял историю о содержателе вагона-ресторана, который имел дело с содержателем буфета на станции Тешимля (вывеска этого буфета попалась ему на глаза и запомнилась).

Но Розенберг считал, что дело ведет он.

— Киврин, — закричал он торопливо, перебив Васильева, — Станислав Адамович, вы его знаете?

— Будто слышала, — равнодушно сказала хозяйка, не поднимая век. — Он, кажется, на нашей женат, из Тешимли.

— Правильно, — сказал Розенберг. — Так вот, мы с ним по охтинскому рынку знакомы, и он присоветовал.

— Минуточку, — сказала хозяйка, — простите, господа хорошие, хозяйственные дела. — Она повернулась к половому, который снова дремал, прислонившись к стене. — Вася, — сказала она, — погляди, не приехали ли Иваньковские за деньгами.