Мы отложили все разбирательства на потом, так как наша первоочередная задача была выбраться живыми на берег.
Мне даже стало его немного жаль. Он проходил стадию гнева. Мы молча плыли. Это было сложно, все начали уставать. Еще через полчаса
— Почему нас не ищут здесь? — сказала упавшим от отчаяния голосом Лена. Она начала психовать, сорвала с головы маску и бросила ее в сторону.
Я рванул за ней и подхватил на глубине в метр, не дав маске утонуть.
Профессор успокаивал девушку.
— Ласточка моя, Лена. Нас ищут, но видишь, какая погода? А нам нужно пару часов продержаться. Давай, девочка моя соберись.
— Я не могу уже я устала, у меня болят ноги. Я не хочу никуда плыть. Оставьте меня здесь.
Похоже Лена проскочила стадии отрицания, гнева и торга молча, неся все в себе. Теперь начиналась депрессия. Мне это сразу не понравилось. Слишком рано она сдавалась.
Хотя это было похоже на женские капризы, я понимал, что у нее начиналась истерика.
Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Мы в воде пока три часа. По моим подсчетам, мы в лучшем случае доберемся до берега часов через семь-восемь. И это в лучшем случае.
— Леночка, держись. Доберемся до дома, я вас всех на пельмени приглашу. Ты любишь пельмени? Ручной работы, знаешь какие? Тают во рту!
Лена разрыдалась.
— Я не знаю.
— А что ты любишь? Песни любишь, я знаешь, как пою? Какие любишь? Русские народные?
Не дожидаясь ее ответа, он затянул:
— Ой цветёт калина, в поле у ручья!
Я присоединился к профессору и поддержал его, хотя был уверен, что не помню слов песни.
— Парня молодого полюбила я…Не могу открыться на свою беду…
Лена сквозь слезы проревела:
— Не надо не пойте, Мухамед Ниязович, я в норме, только не оставляйте меня здесь.