– Не отставайте, – бросила Эльвира своему спутнику и уверенно вошла в шкаф.
«Ну и дела! – подумал следователь. – Всякое со мной бывало, но проводить следственные мероприятия в платяном шкафу до сих пор не приходилось!»
Эльвира тем временем нажала какую-то незаметную кнопку, и задняя стенка шкафа отъехала в сторону. За ней обнаружился темный проход, из которого потянуло холодом и сыростью.
Эльвира нашарила в шкафу свечу в позеленевшем от времени медном подсвечнике, зажгла ее и, высоко подняв над головой, нырнула в темноту. Малашкину ничего не оставалось, как последовать за ней.
Перед ним оказались крутые каменные ступеньки, уходящие вниз, в темноту и неизвестность.
– Осторожно, ступеньки! – запоздало предупредила его Эльвира.
– Да уж вижу! – проворчал Малашкин, нащупывая ногой очередную ступеньку.
Впрочем, спускаться пришлось недолго. Лестница кончилась, перед ними была тяжелая дубовая дверь. Эльвира поднесла к этой двери свечу, и Малашкин различил вырезанный на двери знак – восьмиконечный крест, вписанный в круг. Он вспомнил, что точно такой же крест видел на том злополучном доме возле Тарасовки.
Эльвира произнесла какое-то странное заклинание, дотронулась до резного креста – и дверь послушно открылась перед ней.
Малашкин последовал за ней.
На этот раз они оказались в большой мрачной комнате со сводчатыми потолками. Посреди этой комнаты стоял длинный стол, накрытый темно-красной скатертью, на нем горели черные свечи в двух серебряных канделябрах. Вокруг стола стояли стулья черного дерева с высокими резными спинками.
В дальнем конце комнаты в огромном камине горели, тихо потрескивая, смолистые дрова. Слева от камина стояла деревянная ширма, украшенная искусной резьбой, справа – массивное черное кресло с резными подлокотниками, в этом кресле сидел директор агентства «Инститорис» Виссарион Григорьевич.
Впрочем, он скорее не сидел, а полулежал в кресле. Голова его безвольно свесилась на левое плечо, длинные волосы спутались, пустые безжизненные глаза смотрели прямо перед собой, рот был приоткрыт, и из него тянулась по подбородку ниточка слюны.
– На больничном, значит! – проговорил Малашкин, в упор разглядывая Виссариона.
– Да, на больничном! – с вызовом повторила Эльвира. – Самая настоящая производственная травма!
– Это он в том домике травму заработал? – осведомился Малашкин, но на этот раз Эльвира не удостоила его ответом. Малашкин вспомнил, как рванулся из подвала черный страшный вихрь, и поежился.
– И что же теперь с ним делать? – продолжил следователь. – Ему квалифицированная медицинская помощь нужна, а то ведь так и останется, извиняюсь, корнеплодом!
– Вот именно – квалифицированная! – Эльвира подошла к камину, подняла голову и крикнула куда-то в дымоход:
– Иван Ажалаевич, можно вас пригласить?
Почти тут же рядом с камином открылась незаметная дверца, и оттуда вышел мужчина средних лет в сером рабочем халате, с золотистой ручкой, торчащей из нагрудного кармана. Судя по широкому восточному лицу и узким внимательным глазам, он был соотечественником тех гастарбайтеров, которые трудились в столярной мастерской. Судя же по начальственным замашкам и более солидному возрасту, он был либо мастером, либо директором этой мастерской. Впрочем, Малашкину почему-то показалось, что слово «мастер» больше к нему подходит.