Великан

Раньше я действительно просил о пощаде, плакал и пускал слюни, даже как-то норовил ухватить за ноги, прижаться. Отвратительное зрелище - поступки не человека, но безвольного членистоногого. И каждый раз потом я ненавидел себя за слабость.

Не знаю, что случилось теперь. Их удары впиваются в тело, взрывают внутри острые очаги боли, кажется, что-то хрустнуло в правой руке, а в лицо дважды прилетело так, что перед глазами все плывет в мутной пелене.

«Зубы…» - мелькает в раскалывающейся голове глупая мысль.

Я только неделю назад был у зубного, лечение у которого стоило моим родителям изрядную сумму. Будет очень жаль так глупо все просрать.

Не знаю, сколько длится избиение. Я теряю сознание и вновь выплываю на поверхность, где нет людей, а остались только озверевшие скоты. Харкаю кровью, чувствую, как в груди что-то булькает. Почти ничего не вижу – лишь размытые образы, завывающие в экстазе тени. Вроде бы пытаюсь ползти, но не уверен, что удается преодолеть хотя бы несколько сантиметров. Возможно, это лишь попытки моего сознания таким образом подкинуть мне мысль, что я не просто валялся бессловесным кулем, а что-то пытался сделать. Пусть даже и сбежать. Если это так можно назвать.

Все заканчивается резко. Шорох наверху, короткие окрики, быстрый топот удаляющихся ног. И тишина. Долгая, невыносимо гудящая тишина. Я больше не пытаюсь ползти, не закрываюсь руками, вообще не двигаюсь. Просто лежу и хочу снова потерять сознание - на этот раз чтобы надолго. В идеале, чтобы, когда очнусь, весь этот гребаный день остался далеко позади, а тело перестало болеть.

Но сознание не делает мне такого подарка. Напротив - я непроизвольно сосредотачиваюсь то на одном пульсирующем болью отбитом участке тела, то на другом. Так сильно меня еще никогда не били. Да только завтра будет еще хуже - знаю об этом из прошлого опыта.

Во все еще гудящей тишине слышу надтреснутый женский голос. Голос приближается, причитает и охает. Наверное, именно эта женщина и вспугнула избивающих меня уродов. Надо бы поблагодарить ее, но я едва способен ворочать языком, стремительно распухающие губы превращаются в тяжелые неповоротливые пельмени. Хорош же я буду завтра утром.

— Ой, да что же это делается… - судя по всему, женщина опустилась рядом со мной на колени. - Ты жив, милый?

Киваю - и все же пытаюсь перевалиться набок, а потом сесть. Женщина помогает мне, чем-то сухим трет по лицу, наверное, вытирает кровь и сопли. Что ж, вполне терпимо, жить можно. Самое паршивое, что до сих пор плохо вижу.

— Сейчас, потерпи, - кудахчет женщина, - я «скорую» вызову. И милицию. Что же это делается!

— Не надо… - ну и голос, точно каменного крошева в глотку насыпали. – Я сам виноват.

— Вот в милиции и разберутся, кто виноват! Живого человека смертным боем бить – это, интересно мне, в чем же провиниться надо.

— Пожалуйста. - Противно от собственного просящего тона. Но у меня просто нет сил приводить аргументы и спорить. - Не надо. Все хорошо.

Я знаю, чем кончаются такие звонки в милицию. В лучшем случае, вообще ничем. Вряд ли эта женщина видела лица избивающих меня пацанов. Судя по всему, бежала издалека, да и темно уже на улице. А я в жизни не укажу ни на Платона, ни на остальных. Потому что были уже такие, тыкающие в Платонова пальцем. Где они теперь? В основном, ходят в другие школы, потому что в нашей им не светило ничего хорошего. Потому что отец Платонова какой-то крутой бизнесмен, который время от времени делает школе крупные дорогостоящие подарки. Его сын и вся его компашка – они неприкосновенны, чего бы про них ни говорили такие нищеброды, как я. А мне осталось доучиться всего ничего, не хочу каждый из этих последних дней ходить и оборачиваться, опасаясь мести.

Идиотская мысль, но после сегодняшнего, думается, они от меня отстанут. Пусть и на время, но так мне только этого и надо. Последние экзамены, выпускной, а потом только меня и видели в этой проклятой школе.

— Ты уверен? - недовольно спрашивает женщина.

— Да. Можете такси вызвать? — щупаю по карманам в поисках мобильного и не нахожу его. То ли выпал, то ли эти уроды вытащили. Вряд ли вытащили, конечно. На кой им моя старая «труба». Но в этой темноте и с моим затуманенным взглядом я точно ничего не найду. - Я заплачу.

Несколько мятых мелких банкнот у меня есть.

— Конечно-конечно, - оживляется женщина, будто почувствовала, что хоть как-то может мне помочь.