– Такие дела подходят для людей вроде Бреде, – сказал Гейслер.
– Вот уж правда так правда! – согласился Аксель. – Да ведь все из-за денег.
– Сколько у тебя коров?
– Четыре. И бык. А то уж больно далеко водить коров к быку в Селланро.
Но было на душе у Акселя одно дело поважнее всех других, и ему не терпелось поговорить о нем с Гейслером: против Барбру возбудили следствие. Конечно же, все открылось: Барбру была беременна, а уехала как ни в чем не бывало и без ребенка, как же это так вышло? Услышав, о чем речь, Гейслер коротко сказал:
– Пойдем!
Он увел Акселя подальше от дома, при этом держался куда как важно, совсем как начальство. Они сели на опушке, и Гейслер сказал:
– Ну, выкладывай!
Конечно же, все открылось, как могло быть иначе! Людей вокруг уже было много, не то что прежде, да, кроме того, у них на хуторе часто бывала Олина. При чем здесь Олина? Она-то? Да еще ко всему Бреде Ольсен с ней поссорился. Теперь Олину уж никак не обойти, она поселилась прямехонько на месте происшествия и мало-помалу все выведала у самого Акселя, она и жила-то ради темных дел, ими и кормилась, как же тут не повторить, что у нее на диво верный нюх. По правде, Олина уже слишком старая и слабая, чтоб смотреть в Лунном за домом и скотиной, ей бы отказаться от места, да разве она пойдет на это? Разве она оставит дом, где такая огромная нераскрытая загадка? Она управилась с зимними работами, кое-как скоротала лето, силы у нее таяли, но она держалась надеждой разоблачить одну из дочерей Бреде. Не успел весной сойти снег, как Олина принялась шнырять повсюду, нашла маленький зеленый холмик у ручья и сразу увидела, что холмик обложен аккуратно срезанным дерном; ей даже посчастливилось однажды застать там Акселя, когда он утаптывал и заравнивал маленькую могилку. Стало быть, Акселю тоже обо всем известно. Олина кивнула седой головой – теперь, значит, ее черед!
Не сказать, чтоб ей у Акселя было плохо жить, но он был изрядно скуповат, считал головки сыра и помнил наперечет каждый моток шерсти: руки у Олины были связаны. А взять его спасение в прошлом году, разве Аксель показал себя настоящим хозяином и отблагодарил ее как следует? Наоборот, он только и делал, что все время упорно старался умалить ее торжество. Ну да, говорил он, если б не Олина, ему пришлось бы всю ночь пролежать в лесу на морозе; но Бреде тоже оказал ему большую помощь, он притащил его домой! Вот и вся благодарность. Не иначе как Всевышний разгневался на людей! Ведь что стоило Акселю взять в хлеву корову, подвести ее к Олине и сказать: «Вот тебе корова, Олина!» Так нет же!
А теперь вот еще неизвестно, не обойдется ли ему это подороже коровы!
Все лето Олина подкарауливала всех, кто шел мимо хутора, шушукалась с ними, многозначительно кивала головой и поверяла свои тайны. «Только никому ни слова!» – говорила она. Несколько раз наведывалась Олина и в село. И вот по всей округе пошли слухи, они ползли, как туман, ложились на лица, набивались в уши, даже у детей, которые ходили в школу в Брейдаблике, и у тех завелись свои тайны. В конце концов волей-неволей зашевелился и ленсман, составил рапорт и получил приказ. И однажды он явился в Лунное с понятым и протоколом, учинил допрос, записал что надо и уехал. А через три недели приехал снова, продолжил допрос и записал больше прежнего и на сей раз раскопал маленький зеленый холмик у ручья и извлек оттуда детский трупик; Олина оказалась ему незаменимой помощницей, взамен ему пришлось ответить на ее многочисленные вопросы, и вот тут-то между прочим он заметил, что, возможно, встанет вопрос об аресте Акселя. Олина всплеснула руками, ужасаясь гнусностям, в какие угодила, и посетовала, что она здесь, а не далеко, очень далеко отсюда. «Ну а Барбру?» – зашептала она. «Девица Барбру, – сказал ленсман, – арестована в Бергене; правосудие пойдет своим чередом», – прибавил он. Потом забрал мертвое детское тельце и уехал…
Немудрено поэтому, что Аксель Стрём был в большом волнении. Он все рассказал ленсману, он и не думал запираться: чему он причастен, так это самому ребенку, да еще тому, что собственноручно выкопал для него могилку. И теперь он спрашивал совета у Гейслера, как ему вести себя дальше. Неужто его повезут в город на более строгий допрос и пытки?
Гейслер держался уже не таким молодцом, как раньше, длинный рассказ утомил его, силы совсем оставили его, кто знает отчего, может, утренний подъем уже весь выдохся. Он посмотрел на часы, поднялся с земли и сказал:
– Это надо основательно обмозговать, я подумаю. И до своего отъезда дам тебе ответ.
С этими словами Гейслер ушел.
Вернувшись вечером в Селланро, он легко поужинал и лег спать. Проспал до полудня, спал долго, отдыхал; должно быть, утомился от встречи со шведами, владельцами копей. Только через два дня он собрался в путь. Он опять был важен и величав, щедро расплатился и дал маленькой Ребекке новенькую крону.
Перед Исааком он произнес целую речь:
– Ничего не значит, что сделка не состоялась, всему свое время; а пока я приостанавливаю работы на горе. Эти люди – сущие дети – вздумали меня учить! Ты слышал, как они мне предлагали двадцать пять тысяч?
– Да, – ответил Исаак.
ebooksa