– Да что вы, – только и промолвил Аксель, одновременно взволнованный и обрадованный.
– Да-да, – продолжала ленсманша. – Но я была вынуждена переложить на тебя малую толику вины Барбру, потому что иначе ее осудили бы, а вместе с ней и тебя. Я действовала из самых лучших побуждений.
– Да-да, спасибо вам!
– Именно я, а не кто-то другой, пошла в городе к Ироду и Пилату хлопотать за вас. И ты ведь сам слышал, что всем нам, кто произносил речи, пришлось переложить часть вины на тебя, чтоб добиться оправдания вас обоих.
– Да, – кивнул Аксель.
– Ты же ни одной минуты не думал, что я настроена против тебя, не правда ли? Против тебя, которого я считаю таким превосходным человеком!
Услышать такое после стольких унижений! Аксель так растрогался, что ему захотелось подарить ленсманше что-нибудь, все равно что, лишь бы выразить ей свою благодарность, – пожалуй, он отвезет ей убоины осенью. У него ведь есть молодой бычок.
Ленсманша Хейердал сдержала слово: взяла Барбру к себе. Она и на пароходе проявляла заботу о ней, не давала ей зябнуть и голодать, но и не позволяла любезничать с бергенским штурманом. Когда это случилось в первый раз, ленсманша ничего не сказала, только отозвала Барбру. Но смотрите-ка, Барбру опять любезничает со штурманом и, склонив головку на бочок и улыбаясь, болтает с ним на бергенском наречии. Тогда ленсманша подозвала ее и сказала:
– Мне кажется, тебе не следует сейчас разводить тары-бары с мужчинами, Барбру. Вспомни, что ты только что пережила и от чего спаслась.
– Я только услыхала, что он из Бергена, оттого с ним и заговорила, – ответила Барбру.
Аксель с ней не сказал ни слова. Он заметил, что она похудела и побледнела и зубы у нее стали хорошие. Ни одного его кольца у нее не было…
И вот Аксель идет домой. Ветрено и льет дождь, но на душе у него радостно и весело, он видел на пристани косилку и борону. Вот так Гейслер! И ведь ни слова не сказал в городе о своем большом подарке. Что за чудной барин.
Акселю не пришлось долго отдыхать дома: с осенними бурями пришли новые заботы и неприятности, которые он сам и навязал себе: телеграф на его стенке известил, что на линии непорядок.
А все потому, что пожадничал на деньги, принимая эту должность. С самого начала все пошло наперекоски, Бреде Ольсен прямо пригрозил ему: когда Аксель пришел к нему за телеграфным имуществом и аппаратом, Бреде сказал:
– Не очень-то ты помнишь, что я спас тебе жизнь зимой.
– Мне спасла жизнь Олина, – отвечал Аксель.
– Разве не я тащил тебя домой на своей разнесчастной спине? А ты и отплатил мне: купил в летнюю пору мой хутор и выкинул меня на улицу, на зиму глядя! – Бреде был оскорблен до глубины души. – Что ж, сделай одолжение, забирай и телеграф, и весь этот хлам. Я переезжаю с семьей в село, примусь там за одно дело, что за дело – тебе и не снилось, а только будет у меня своя гостиница и такое заведение, куда люди смогут приходить пить кофе. Думаешь, не справимся? Жена моя будет продавать всякие угощения, а я стану разъезжать по всяким делам и заработаю гораздо больше тебя. Но только вот что я тебе скажу, Аксель: я могу наделать тебе много каверз, я ведь до тонкости знаю телеграф, могу повалить столбы, порвать провода. Вот тебе и придется отрываться в рабочую пору. Только это я и хотел тебе сказать, а уж ты постарайся запомнить…
И вот вместо того, чтобы привезти с пристани машины – яркие и цветистые, как с картинки, он мог бы привезти их сегодня, полюбоваться на них, поучиться, как с ними обращаться, – теперь придется их там оставить. Обидно откладывать то, что необходимо сделать, и бегать по телеграфной линии. Но деньги есть деньги.
На вершине горы он встречает Аронсена. Торговец Аронсен стоит, точно призрак, пристально вглядываясь куда-то в даль, в снежную мглу. Что ему здесь надо? Должно быть, никак не успокоится, тянет его на гору, хочется самому осмотреть рудник. Да, торговец Аронсен полон тревоги за себя и за судьбу своей семьи. Перед его глазами картина полного разорения и опустошения на покинутой людьми горе: повсюду валяются и ржавеют машины, материалы, повозки – все под открытым небом, все без призора. Кое-где на стенах бараков прибиты написанные от руки плакаты, запрещающие уносить или портить принадлежащие обществу инструменты, повозки и строения.
Аксель останавливается поболтать с помешанным лавочником и спрашивает:
ebooksa