– Что произошло?
– Я… – На ее лице выражение полного непонимания. – Я даже не могу…
Я тут же беру ее за руку и веду к черному входу. Паш идет за нами, но Хартли, похоже, его даже не замечает. Она продолжает потрясенно качать головой.
– Меня отстранили от занятий до конца недели, и это запишут в мое личное дело.
Паш присвистывает.
– За что? – настойчиво спрашиваю я.
Она тяжело вздыхает.
– За списывание. У меня и правда очень хорошая оценка за последний тест. Но это потому, что я готовилась по твоим конспектам. Не знала, что это означает списывать.
– Это не списывание. Они в этом тебя обвиняют? – охваченный гневом, спрашиваю я. – Это чушь какая-то! Мой папа обо всем позаботится.
Я вытаскиваю телефон и начинаю одной рукой печатать сообщение.
– Нет, – протестует Хартли. – Пожалуйста, не надо.
Я неохотно убираю телефон обратно в карман. По-прежнему сжимая челюсти от злости, спрашиваю:
– Что именно сказал Берингер?
– Что мои оценки стали гораздо лучше по сравнению с тем, какими они были раньше, и что это, скорее всего, результат помощи посторонних. Он спросил, не занималась ли я с репетитором. Я ответила, что нет. Он спросил, помогал ли мне кто-то. Я снова сказала «нет». И я совершенно забыла о твоих конспектах, потому что, когда меня спросили, помогали ли мне, я представила себе человека, который сидел бы рядом со мной, типа того же репетитора, понимаете?
Мы с Пашем киваем.
– Тебя просто ввели в заблуждение, – мягким голосом говорит Паш.
– Но потом мой консультант по обучению – он тоже там был – вытащил бланк с ответами.
– К тесту? – спрашиваю я.
Хартли с несчастным видом кивает.
– Они нашли его в моем шкафчике сложенным и приклеенным скотчем к одному из учебников, – бормочет она.