Я не Монте-Кристо

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мия… Моя Мия!

Но она все равно исчезла, а вот аромат, напротив, стал еще ощутимей, внезапно его коснулась теплая ладонь и заскользила по плечу таким забытым жестом, что у него сдавило грудь. Никита развернулся, сомкнул ладони на тоненькой талии, дернул на себя, и его лица коснулись шелковистые пряди. Он запустил руку в этот шелковый водопад, притянул к себе и утопил в нем лицо. И едва не задохнулся.

Этот запах был записан у него в подкорке, запах кожи, волос, запах его любви. Елагин распахнул глаза и увидел едва различимый силуэт в непривычной темени комнаты.

— Саломия… — снова прошептал ошеломленно.

— Это я, Никита, я, — послышалось над ухом, а потом его губы накрыли теплые, нежные губы, которые он не спутал бы никогда в жизни. Он не знал, как такое может быть, но сейчас с ним была она, его Мия.

Никита выдохнул и опрокинул ее на спину. Саломия целовала его, по-настоящему целовала, он чувствовал под собой ее упругое тело, ее руки гладили спину, затылок, цеплялись за плечи, губы жадно искали его губы. Никита зарылся в ее волосы, вновь и вновь вдыхая подзабытый, но такой знакомый и родной запах своей любимой.

Он словно в омут с головой окунулся, целовал шею, волосы, а она ловила его губы, и он впивался в них, чтобы насытиться, утолить голод, терзающий его все эти годы. Она ласкала его так, как только она могла ласкать, и Никита задыхался от нахлынувших ощущений.

Его любимая снова с ним, не сон, не призрак, а живая и настоящая Мия, потерянная любовь, которая внезапно к нему вернулась. Он чувствовал ее каждой клеткой своего тела, его любовь выплескивалась через край, гнала по венам кровь в бешеном темпе и заставляла так же бешено биться сердце. А еще он слышал, как в этом же ритме прямо под ним бьется сердце его Саломии.

…Рвано задышал, переводя дух, с силой прикусил губы в поцелуе и простонал:

— Моя Мия…

А в ответ услышал хриплое:

— Это я, Никита, я…

Будто ему на голову бочку ледяной воды вылили. Никита схватился за лицо лежащей под ним девушки и провел пальцами по длинным рубцам с обеих сторон. И даже не попытался сдержаться.

— Твою ж мать… Алина? Что ты здесь делаешь?

Глупее вопроса невозможно было придумать даже нарочно. Елагин тут же закрыл рот, ясно, что делает, точнее, только что делала. Он перекатился на локте, сел в кровати и отвернулся, с силой сжав виски. Как ему вообще такое привиделось, как он мог спутать Сальму с Саломией? И вообще, какого лешего у него в номере так темно? Разве небо заволокло тучами?

За спиной заворочалась притихшая было Сальма, принялась шарить по полу в поисках одежды, а Никиту бросило в жар. Он отодвинулся  еще дальше и материл себя последними словами. Ну не придурок? Сальма надушилась тем самым ароматом, который он сам же ей и подарил, и пришла к нему в номер. Зачем пришла? А хер его знает, зачем пришла, видела же, какой он нарядный сидел в баре, еще и свою порцию ему подсовывала, как будто он слепой. Специально, что ли, накачивала, хотела проверить, есть смысл что-либо с ним подписывать?

А он тут устроил секс-забег под знаменем алкоголизма… Ну не твою ж мать? Никита яростно растер лоб, лицо, затем развернулся вполоборота.

— Алина, прости, я не должен был набрасываться на тебя.

Темный силуэт застыл, а затем послышался дрожащий голос:

— Ты решил, что я это она? Твоя жена?