Глубина в небе

Он пожал плечами. Рейнольт здорово соображает. Если бы ей пришло в голову, она бы увидела его насквозь. Может быть, у нее хватило бы проницательности разгадать и Фама Нювена. Единственное, что их спасало – что Фам и Эзр были на периферии ее фокуса. Будь у Ритцера Брюгеля хоть шпион хоть вполовину такой умелый, они с Фамом уже были бы покойниками.

Рейнольт отвернулась, отвлеченная фантомами своих скорлупок. Потом заявила:

– Ваш проступок не имел вредных последствий. Фокус – устойчивое состояние организма. Вам может казаться, что вы видите у доктора Бонсол изменения, но примите во внимание вот что: за последние годы все лучшие переводчики начинают проявлять синтетический аффект. Если это снижает производительность, мы их помещаем в клинику для определенной подстройки… Как бы там ни было, если вы еще раз позволите себе попытки манипуляции, я лишу вас доступа к доктору Бонсол.

Угроза была очень эффективна, но Эзр попытался рассмеяться:

– Как, даже не под страхом смерти?

– Моя оценка, мистер Винж, такова: ваше знание Века Рассвета Человечества делает вас крайне ценным. Вы являетесь эффективным посредником по меньшей мере между четырьмя моими группами – и я знаю, что предводитель также пользуется вашими советами. Но не обманывайте себя: я вполне могу в отделе перевода обойтись без вас. Если еще раз вы позволите себе вызвать мое неудовольствие, вы не увидите доктора Бонсол до окончания работы.

Пятнадцать лет? Двадцать?

Эзр глядел на Рейнольт, слыша в ее словах бесконечную уверенность. Абсолютно неумолимая женщина. Уже не в первый раз он подумал, какова она была раньше. Это интересовало не только его. Траг Силипан много рассуждал у Бенни о своей начальнице. Клика Ксеваль была когда-то второй по силе в Эмергенции, и Траг утверждал, что Рейнольт стояла там высоко. Может быть, когда-то она была чудовищем похлеще Томаса Нау. Что ж, хотя бы кто-то из них несет наказание, раздавленный себе подобными. Анне Рейнольт упала глубоко – от Сатаны до орудия Сатаны.

Стала она больше или меньше, чем была – но для Эзра Винжа она очень опасна.

Этой ночью, один в темной комнате, Эзр описал этот разговор Фаму Нювену.

– У меня такое чувство, что если когда-нибудь Рейнольт переведут на операции Брюгеля, она нас с тобой вычислит за пару килосекунд.

Смешок Нювена прозвучал искаженным гудением глубоко в ухе Эзра.

– Такого перевода не будет никогда. Она – единственный гвоздь, на котором держится совместная работа зипхедов. У нее до нападения было четыреста не-фокусированных посредников – а теперь дззз-дззз.

– Повтори последние слова.

– Я сказал: теперь она зависит от помощи необученных людей.

Гудение было не просто голосом, который теряет разборчивость. Случалось, что Эзру приходилось переспрашивать три-четыре раза. Но это все равно было куда лучше разговора морзянкой вспышек. Теперь, когда Эзр притворялся, что засыпает, у него в ухе застревал одиночный миллиметровый локализатор. В результате слышалось почти только шипение и гул, почти неразличимые, но при большой практике можно было угадать скрывающуюся за ними речь. Локализаторы были рассеяны по всей комнате – по всей базе торговцев. Они здесь стали главным средством безопасности для Нау и Брюгеля.

– И все равно, может, не надо было мне пробовать этот фокус с пирожком.

– Может быть. Я бы не стал ничего делать так в открытую. – Да, но Фам Нювен не влюблен в Триксию Бонсол. – Мы с тобой уже об этом говорили. Зипхеды Брюгеля – инструмент безопасности, какого у нас в Кенг Хо и представить себе не могли. Они вынюхивают двадцать четыре часа в сутки, и они умеют читать… – Эзр не разобрал последнее слово: наивных? Невинных? Но переспрашивать ему не хотелось. – …вроде тебя. Пойми это. Они наверняка предполагают, что ты не веришь в историю с Бойней Дьема. Они знают, что ты враждебен. Они знают, что ты интригуешь – или желаешь интриговать – ради какой-то цели. Твои чувства к Бонсол дают тебе прикрытие – малая ложь прикрывает большую. Как у меня с моей легендой Замле Энга.

– Да. – Но я на время сбавлю температуру. – Так ты считаешь, что Рейнольт – угроза не серьезная?

Долгая пауза, только гул и шипение. Может быть, Фам ничего не говорил. Потом донеслись его слова: