Напоминание о нем

Я знаю, что делать, когда плачет ребенок, но что делать с плачущей взрослой женщиной, не знал. Так что я старался держаться как можно дальше от нее, пока она пила свой кофе.

С тех пор как она вошла сюда час назад, я узнал про нее немного, но одну вещь я понял точно – она пришла не для того, чтобы с кем-то встретиться. Она пришла ради одиночества. За этот час к ней попытались подойти три человека, и она спровадила их, даже не поднимая на них взгляда.

Она молча допила кофе. Было только семь вечера, так что она вполне могла перейти к крепким напиткам. Но я почему-то надеялся, что она не станет. Я был заинтригован, почему она пришла в бар и заказала то, что мы редко тут подаем, а потом отказала мужчинам, даже не взглянув на них.

Мы с Романом работали тут вдвоем, пока не придут Мэри Энн и Рейзи. Бар понемногу наполнялся, и я не мог уделять ей столько внимания, сколько хотел бы, то есть все. И я старался отвлекаться настолько, чтобы ей не показалось, что я собираюсь занять ее территорию.

Едва она допила кофе, мне захотелось спросить, что ей принести, но я заставил ее просидеть над пустой чашкой добрых минут десять. А может, и все пятнадцать, до того как снова подошел к ней.

Занимаясь своими делами, я исподтишка посматривал на нее. Ее лицо казалось настоящим произведением искусства. Мне бы хотелось, чтобы ее портрет висел на стене где-нибудь в музее и я мог бы стоять и смотреть на него столько, сколько хочу. Но вместо этого я украдкой поглядывал в ее сторону, восхищаясь тем, насколько те же самые черты, что составляют все лица в мире, на этом лице выглядят гораздо лучше.

Люди редко приходят в бар в начале выходных так небрежно одетыми, но она совершенно не принарядилась. Она надела выцветшую футболку и джинсы, но зеленый цвет настолько безупречно подчеркивал зелень ее глаз, словно она долго подыскивала майку безупречного оттенка, хотя я был совершенно уверен, что она вообще об этом не думала. Ее волосы были темно-рыжими. Ровного, яркого цвета. Одной длины, точно до подбородка. Она то и дело запускала в них руку, и всякий раз, как это происходило, казалось, что она сейчас сложится пополам. И от этого мне хотелось выйти из-за стойки, поднять ее со стула и обнять.

Что с ней?

Я не хотел этого знать.

Мне не нужно этого знать.

Я не встречаюсь с девушками, которые приходят в мой бар. Я дважды нарушал это правило, и дважды от этого получался один только геморрой.

Кроме того, в этой девушке было нечто пугающее. Я не мог определить, что именно, но, когда я разговаривал с ней, слова застревали у меня в глотке. И не потому, что она так уж потрясла меня, нет, возникало нечто неуловимое, как будто мой мозг предупреждал меня не связываться с ней.

Красный флаг! Опасность! Прекрати!

Но почему?

Когда я протянул руку за ее кружкой, мы встретились взглядами. Она сегодня больше ни на кого не посмотрела. Только на меня. Я должен был бы быть польщен, но меня это напугало.

Я профессионально играю в футбол и владею баром, но меня испугал взгляд хорошенькой девушки. Это достойно описания в «Тиндере». Играет за «Бронко». Владеет баром. Боится взглядов.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Вина. Белого.

Не так легко владеть баром и оставаться трезвым. Я бы хотел, чтобы все были трезвыми, но мне нужны клиенты. Я налил бокал вина и поставил перед ней.

Я остался неподалеку, притворяясь, что вытираю бокалы, причем сухие со вчерашнего дня. Я заметил, как она медленно сглотнула, глядя на бокал, как будто ощущала неуверенность. Этого краткого мига колебания или сожаления хватило, чтобы я подумал, что у нее, наверное, проблемы с алкоголем. Я всегда могу сказать, что люди борются за трезвость по тому, как они смотрят на свой стакан.