Я не стала поправлять отчима и говорить, что это анимационные фильмы, а он продолжал:
— Я помню про большого то ли кота, то ли зайца. Серый такой, с ушами и хвостом.
— Это Тоторо, — подсказала я. — Дух-хранитель леса. А откуда ты знаешь? Смотрел?
— Дочка смотрела, — вдруг сказал Костя. — Постоянно. Одно и то же. Я злился тогда, не понимал, почему она про этого Тоторо день и ночь смотрит. У нее же море других мультиков было. А она все время просила его. Игнат даже злился, пытался ей другое включать, а она ни в какую. Я только сейчас понял, что вы с ней чем-то похожи. Обе упрямые и светлые.
— Дочка? — удивилась я. — А где она сейчас?
Может быть, его дочь заграницей? Ее не было на свадьбе…
— Она ушла, Ярослав. Далеко ушла. На небо. Туда, где вечный покой и самые лучшие игрушки.
Костя резко отвернулся к окну — то ли потому что не хотел, чтобы я видела его взгляд. То ли потому что захотел взглянуть на кусок небо, которое было видно.
Я замерла — у меня даже в мыслях не было, что дочка Кости могла… умереть.
— Прости, пожалуйста, — тихо сказала я. — Не стоило поднимать эту тему.
— Все в порядке, Ярослава, — спокойно ответил отчим. — Ты бы все равно об этом узнала.
Он замолчал на какое-то время, рассматривая ладони, лежащие на коленях, и зачем-то продолжил:
— Если бы Катюша осталась живой, была бы сейчас твоей ровесницей. У них с Игнатом разница всего год. Они такие дружные были. Он всегда ее защищал, помогал во всем, всем делился. Катюша с гордостью говорила: «Мой старший братик лучше всех». И еще, знаешь, так смешно звук «р» выговаривала. Как француженка. Я хотел, чтобы она французский учила. Да только не вышло.
— Что с ней случилось? — холодея от внутренней пустоты, стремительно наполняющей сердце, спросила я. Такая пустота всегда появляется, когда узнаешь об утрате ребенка, пусть даже давней. Ведь эта боль живет в родителях вечно.
— Она заболела. Тяжело заболела. И за год погасла, как свеча, — медленно ответил Костя. — Ей было девять. У меня уже тогда были большие деньги. Очень большие. Я все, что угодно, мог купить. А здоровье дочери — не смог. Потому что здоровье не купишь. И тогда даже самый богатый человек способен стать самым бедным — в тот миг, когда теряет ребенка. Лучшие клиники, лучшие врачи, лучшие лекарства — ничего не помогло. Операции, химия — все напрасно. Я готов был отдать все свои деньги, чтобы только Катюша избавилась от этой дряни, которая засела внутри нее, но ничего не помогло. Ничего. В первый день весны ее не стало.
Эта была исповедь — короткая, но сильная. Исповедь отца, потерявшего своего ребенка. На моих глазах появились слезы, которые я поспешила украдкой вытереть. В каждом слове Кости таилась боль. А взгляд стал потерянным, почти беззащитным — словно он наяву видел свою Катюшу перед собой.
— Мы не успели с ней попрощаться. Нас не пускали врачи. Прошло столько лет, а я до сих пор виню себя за то, что она уходила одна, и рядом с ней никого не было. Только врачи. После похорон Игнат приехал домой, зашел в ее комнату и включил мультик про этого Тоторо. Просидел в ее комнате весь день, и этот мультик шел, шел, шел… Игнат так и уснул на ее кровати, а я отнес его в свою комнату. — Костя вытер слезы тыльной стороной ладони. — Что-то я не о том стал говорить. Ты уж прости, Ярослава. Воспоминания, черти бы их дери. Никуда от них не деться. Плохой я отец, в общем. Не спас свою девчонку.
— Нет. Ты потрясающий отец, — тихо сказала я. — О таком я могла только мечтать. Правда. Мне очень жаль, что в вашей семье произошло такое горе, Костя. Очень. Соболезную. Это ужасно несправедливо!
Он кивнул, принимая мои слова.
— Ты очень напоминаешь мне Катю. Иногда смотрю на тебя и думаю — какой бы она была, моя Катя? Такого же роста? С такими же длинными волосами? Ты знаешь, у нее были очень красивые волосы. Мать заплетала ей французские косы, и у нас вечно всюду были разбросаны заколочки, бантики, резиночки… Когда Катюша лишилась волос, она так плакала, что сердце обливалось. Она так не плакала, когда проходила лечение — такое, от которого взрослые мужики волком выли, куда там ребенку… Игнат тогда тоже сказал, что побреет голову под ноль. Чтобы поддержать сестру. Сказал — и сделал. Сам. Машинкой, которую стащил у меня. Вышел из ванной лысый. Мы с его матерью чуть не упали, зато Катюша плакать перестала. И я тогда тоже, знаешь, пошел и побрился под ноль. Чтобы поддержать дочь. — Костя улыбнулся, глядя в стену, вспоминая драгоценный момент жизни, который берег от других. — Она увидела меня, посмотрела так серьезно и сказала: «Папа, ты с ума сошел? Ладно, Игнат, но ты куда? Теперь все будут думать, что мы вшивая семья».