Игнат не собирался дать ей возможность разрушить жизнь отца. И пусть пока что отец ведет себя как идиот, он переждет и сделает свой ход конем. Только чуть-чуть попозже. А пока будет наблюдать.
И любить Ярославу.
Но никогда не признается в этом. Никому.
С этими мыслями Игнат взял книгу — он читал то, что читала Ярослава, и это будто помогало ему быть ближе к ней. И вышел из библиотеки, но возле спальни сводной сестры замедлил шаг, надеясь, что она выйдет, и он увидит ее. Но нет. Дверь не шелохнулась.
Ему представилось, как она засыпает, и Игнат улыбнулся. Тогда, ложась спать, он впервые мысленно назвал ее Ясей.
Глава 64. Зависть
Могут ли деньги менять? Раньше мне казалось, что да, и что богатство и положение портят людей, но став падчерицей одного из богатейших людей города, я поняла другое — меняется отношение. Когда другие люди начали узнавать, что теперь мой отчим — Константин Елецкий, они начинали иначе со мной общаться.
Кто-то отстранился, как Настя Крылова, которую раньше я искренне считала своей подругой. Она вдруг стала делать вид, что не слышит меня и не видит. Не замечала в компании, перестала переписываться со мной в личке, лишь изредка отвечая на мои сообщения в беседе группы и нашем общем дружеском чатике. В общем, отстранилась, хотя пару раз я ловила на себе ее долгие задумчивые взгляды, и это, честно сказать, мне не очень нравилось. Она больше не была той веселой и легкой в общении девчонкой, от нее веяло отчуждением, и это напрягало.
Кто-то, наоборот, начал общаться со мной так, будто бы мы были лучшими друзьями, хотя в конце прошлого семестра мы всего лишь перекидывались общими фразами. Несколько одногруппниц и одногруппников буквально атаковали меня своим дружелюбием, от которого мне становилось не по себе. Меня начали звать на все тусовки, хотя раньше я никогда на них не бывала, и ненароком пытались через меня пригласить и Игната Елецкого, думая, наверное, что мы с ним реально общаемся как брат и сестра. Мой статус в глазах таких людей вдруг необъяснимым образом поднялся так высоко, что мне становилось не по себе от ослепительных улыбок, бесконечных заявок в друзья и комплиментов, от которых отдавало фальшью. Меня звали на дни рождения, на пикники, на свидания. В кино, кафе, в клубы. Меня хотели видеть всюду, но я этого не хотела.
Если поначалу я растерялась, то спустя недели две после начала учебы взяла себя в руки и стала более уверено отказываться от заманчивых предложений потусить вместе или сходить на свидания. Окс и Рита тоже были из этой категории. Они без конца напоминали мне, что мы подруги, и в шутку пытались вытянуть из меня, кого из них я считаю лучшей подругой. Они устраивали словесные «бои» за меня, и, хотя все это было подано в форме шутки, я раздражалась. Они будто делили шкуру неубитого медведя, и каждая хотела, чтобы я выделила именно ее. А еще Окс и Рита были ужасно любопытными — им очень хотелось попасть в особняк Елецких, как в народе называли дом, где я жила, и я все-таки пригласила их в гости — на свой день рождения.
И лишь немногие общались со мной так, как и прежде. Среди них была, конечно же, моя Стеша. Она относилась ко мне так же, как и прежде. Все так же шутила надо мной, так же порой обижалась на глупости, но быстро отходила, так же присылала дурацкие стикеры — у нее был настоящий талант раскопать самые смешные или самые пошлые из них. Узнавала, как я, как мое состояние, выслушивала мои переживания, делилась своими. Помогала мне с книгой, подбадривая и делясь вдохновением, спрашивала совета по поводу своей истории, над которой работала — как и для меня, творчество было для Стеши отдушиной, которая давала ей силы идти дальше. Мы старались поддерживать друг друга, как могли, и я была безумно благодарна Стеше за то, что она осталась прежней.
Я ведь тоже не менялась. Оставалась все той же Ярославой Черниковой. Да, теперь у меня были деньги, и я могла позволить себе все, что угодно, хотя, если честно, не особо стремилась к этому — у меня и так было все, что я хотела. Кроме взаимной любви.
В один из октябрьских дней мы вдвоем гуляли по парку, разбитому неподалеку от Академгородка. Дожди закончились, погода стала сухой и неожиданно потеплело, а небо казалось высоким и будто стеклянным. Часть деревьев были полуголымии, куцыми, а часть еще не успела облететь. В парке были именно такие деревья, с оранжевой и ярко-желтой листвой, точно покрытой медной и лимонной глазурью. Эти деревья замерли в ожидании, словно красуясь в своем прекрасном осеннем убранстве последние дни, зная, что вот-вот наступят холода и начнутся снегопады.
Мы со Стешей шагали по широкой дороге, и под нашими ногами уютно шуршала листва, и болтали. Сначала об учебе, которая становилась все тяжелее, потом — о девчонках, которых раньше я могла назвать подругами, а сейчас не понимала, какие между нами отношения.
— Глядя на тебя, я поняла, что зависть может быть… — Стеша сделала паузу, давай мне возможность закончить.
— Белой и черной? — спросила я.
— Активной и пассивной, — возразила Стеша. — Одни завидуют тебе пассивно, как Настя, и не могут с тобой общаться. Потому что еще вчера ты была такой же, как она. А сегодня — на несколько ступеней выше. Им сложно вытерпеть это, проще не замечать чужих успехов. Поэтому Крылова делает вид, что тебя нет. Ей так проще. Другие завидуют активно, как Рита и Окс. Им хочется того же, что есть у тебя, но все, что они могут — стать твоими лучшими подругами в надежде, что ты поделишься с ними своими привилегиями. Поэтому не парься. Просто прими это.
— Тебе легко говорить, — возразила я. — А для меня все это неприятно. Я чувствую, что потеряла связь с теми, кого считала друзьями. Ощущение, будто я сделала что-то ужасное, из-за чего кто-то избегает меня, а кто-то стал неискренним. Это обидно. И несправедливо, что ли.
— Они тоже считают это несправедливостью — то, что ты стала падчерицей Елецкого, — хихикнула Стеша. — На самом деле, завидуют все. Зависть — всего лишь человеческая черта. И в этом нет ничего постыдного. Главное — справился ли ты с этой завистью или нет. Я — справилась. Почти.
— Чему завидуешь ты? — спросила я, заранее зная ответ.