– Кирилл Мефодьевич, да как же я мог такое сказать? Свидетелей на это дело нет, кроме моей бабушки. Запороли бы меня на конюшне за такие слова, и все. Спасибо Поликарпу Кузьмичу, это он острым умом своим дошел, что я что-то многовато для деревенщины знаю. И я понял, что если откроюсь, то он меня за дерзость не накажет. А вы, Кирилл Мефодьевич, меня тоже ведь своей заботой не оставляли, за что я вам век благодарен буду.
– Что же, Данила, ты человек свободный, а ежели тебя признает твой отец, то мы за тобою стоять будем. Только вот просьба у меня к тебе, сделай с меня парсуну такую же, как ты Поликарпа нашего Кузьмича изобразил. Не уеду, пока не сделаешь. Ты, парень, цены такой работе не знаешь. Да в Грановитой палате такой нет!
Поликарп Кузьмич засмеялся:
– Ха, из тебя торгаш никакой, Мефодьич, кто же перед работой сам цену поднимает?
Но я сказал:
– Не волнуйтесь, Кирилл Мефодьевич, я за вашу заботу обо мне, за то, что в люди вывели, парсуну с вас напишу и в дар отдам.
Кирилл Мефодьевич в ответ, посмотрев на воеводу, произнес:
– Ты знаешь, Поликарп Кузьмич, у меня сейчас как пелена с глаз спала. И сам думаю, как я мог так обмишуриться, ведь как ясен день видно, что у парня кровь непростая.
Я стоял и злился. Эти бояре держали паузу подольше, чем иные артисты. Они понимали, что мне не терпится узнать, кого же они назначили мне в родственники, но фамилий не называли. И за стол меня не сажали. Видимо, такое произойдет, только если мой неведомый родственник признает меня своим сыном или еще кем-то.
Мы немного поговорили о моих лекарских успехах, и меня отпустили.
На следующий день стояли обедню в Спасо-Преображенском соборе, и я обратил внимание, что наш поп отец Павел немного гнусавит и на левой щеке у него приличный флюс. После службы я спросил у него, чего он так мучается, надо зуб удалить. На что он сказал:
– Данила, боюсь я этих коновалов проклятых, один раз в жизни на торге решился, так чуть не умер, как свинья визжал, которую к забою ведут. Невместно мне сейчас визжать, сан не позволяет. Буду так ходить, молитву прочитаю, и с Божьей помощью все пройдет.
– Батюшка, у меня есть водка особая, сам сделал, если ею подышать, то как бы опьянеешь и не почувствуешь ничего, а я вам удалю зуб, и все будет в порядке.
Поп сразу не согласился на удаление, но уже к вечеру сам пришел ко мне и сказал:
– Сделай хоть что-то, не могу больше.
Я тут же позвал Антоху, посадили бедного попа на тяжелый стул, я высмотрел больной зуб, и помощник начал капать эфир на маску. Через десять минут наш поп «поплыл», интенсивность капанья уменьшили, я взял изготовленные по моим чертежам клещи и, мысленно сказав: «С Богом!» – отделил лопаткой десну, крепко зажал остатки зуба клещами и начал раскачивать. Лицо отца Павла оставалось спокойным, он пытался улыбнуться. Я, раскачивая зуб, медленно вытащил его, затем положил на десну прокипяченную тряпочку (увы, ваты у меня еще не было). Корни, слава богу, все оказались целыми, в челюсти обломков не осталось. Мы с Антохой отвели отца Павла на топчан. Он по-прежнему улыбался и ничего не соображал. Но прошло четверть часа, и глаза его приняли осмысленное выражение. Батюшка сел повыше, оглянулся по сторонам и спросил:
– Так когда же ты меня мучить начнешь, изверг рода человеческого?
– Так, батюшка, все уже сделано, зуб вот он. Заберите себе да закиньте за печку от сглаза.
Отец Павел смотрел на меня, и на его лице расплывалась улыбка.
– Так я же почти ничего не помню. Ты вроде мне в рот железяку какую-то совал. Я думал, что еще долго.
ebooksa