К счастью, память содержит не только зрительные образы, но и осязательные и обонятельные. Легкий запах нафталина, исходящий от одежды незнакомой женщины, прикосновение ее шершавых губ к щеке отозвались в той части души Шурика Данилова, которая все еще жила во мне.
— Что же ты не писал?.. — пробормотала она, наконец размыкая объятия. — Я ведь даже не знала, в какую школу тебя распределили… Как уехал на свои Олимпийские игры, так от тебя ни слуху, ни духу… Только в газете о тебе и читала… Я уже хотела в милицию обратиться, но подумала: зачем тебе неприятности?..
— Прости, мама! — покаянно произнес я. — Столько всего навалилось…
— Да уж знаю! — отмахнулась она. — Я в милицию не пошла, так она сама ко мне заявилась… Что ты натворил⁈
— Ровным счетом — ничего, — искренне ответил я. — Так, помог несколько раз Кешке Стропилину, а на него дело завели… Вот теперь и меня таскают…
— Кешке? — удивилась Пелагея Ивановна. — Боже, какой же ты у меня дурень!.. А то ты Стропилина не знаешь… Он же всегда жуликом был…
— Да я думал, раз парень по комсомольской линии пошел, так значит за ум взялся…
— Нет, ты у меня какой-то малахольный, — вздохнула она. — Он как раз в комсомольские дела полез, чтобы жульничать было сподручнее… Да ты же голодный!.. Иди, умывайся, и к столу…
В ванную я шмыгнул с радостью. Мне надо было перевести дух. По крайней мере, Пелагея Ивановна подмены не заметила и это главное, так что дурацкие подозрения Сильвы, которому, похоже, мерещится уже целая банда, в составе комсомольского деятеля Стропилина, тюменского главбуха Даниловой и неизвестного преступника, который не только завладел паспортом сына последней, но и путем пластической операции изменил внешность, чтобы стать на него похожим, рассыплются в прах.
— Так что они от тебя хотели, мама? — спросил я, возвращаясь на кухню. — Я про милицию говорю?
— Садись-садись, — пробурчала та, ставя на стол сковородку с жареной картошкой и тарелку с котлетами. — Ешь… Да и я с тобой заодно… Такое на голодный желудок, что рассказывать, что слушать — одинаково вредно…
Я уселся за стол и Пелагея Ивановна наполнила мою тарелку картошкой с горкой и плюхнула сверху котлету. Себе она положила куда меньше. Я с удовольствием вонзил в эту, исходящую ароматным паром, груду еды вилку и мигом умял половину порции. Мама Шурика клевала потихоньку, как птичка. Когда я опустошил тарелку, она вынула из духовки мясной пирог, нарезала его широкими ломтями и налила мне полную кружку чаю. Я наблюдал за этой женщиной с искренним любопытством. Мне хотелось научиться ее понимать.
— Приходит ко мне Евтихьев, — начала она свое повествование, — участковый наш… Говорит, запрос пришел, Ивановна, из города Литейска, просят фотографии твоего Шурки… Я обмерла со страху… Думаю, беда с тобой случилась какая-то… А участковый мне говорит: успокойся, жив-здоров твой спортсмен, в двадцать второй литейской школе работает… Я охолонула немного, спрашиваю, в чем дело тогда? А он — не знаю, мне не докладывали… Ну я ему фотографии кое-какие твои дала, с требованием чтоб вернул, а сама звоню Сидоркиной — директриссе нашей, говорю, хочу отпуск за свой счет взять, сына повидать, беда у него какая-то… Она баба отзывчивая, говорит, бери очередной оплачиваемый, ты меня в прошлом году выручала… Ну вот я и приехала…
— А как ты дом наш нашла?
— Адрес мне еще Евтихьев дал, а уж тут в городе добрые люди подсказали…
— А в квартиру как попала?
— Так сожительница твоя открыла, Илга…
— Она разве дома была?
— Ну да, говорит, как хорошо, что вы меня застали, Пелагея Ивановна, а то я уже убегать собралась… И что это дома вам не сидится?..
— Работы много, мама… Я ведь тоже к восьми убегу. Секция у меня по самбо…
ebooksa