В Косово, где я провела большую часть 1999 и 2000 годов в составе британской команды судмедэкспертов, действовавшей по запросу Международного трибунала по бывшей Югославии, мы не раз сталкивались с примерами подобных «демонстраций». Молодого человека, обычно этнического албанца, похищали, убивали и разрубали на мелкие кусочки. Эти кусочки затем подбрасывали к дверям домов других молодых людей, тем самым запрещая им вступать в Армию освобождения Косова, албанскую военизированную организацию. В некоторых случаях послание достигало нужного эффекта. В других, наоборот, лишь усиливало националистические настроения, заставляя людей вступать в партизанскую войну против сербов.
В качестве национальных экспертов, избранных властями Великобритании, члены моей команды часто подключаются к расследованиям случаев расчленения, и, надо сказать, работать над ними непросто, даже если останки не разбросаны по двум разным округам, как случилось в одном из дел от 2009 года.
Первый сигнал поступил в полицию, когда на обочине проселочной дороги в Хартфордшире была обнаружена нога, завернутая в пластиковый пакет. Останки оказались свежими и были отделены от корпуса по тазобедренному суставу тем же способом, который применяется при медицинских ампутациях. Полицейские проверили все местные больницы, чтобы убедиться, что там не было происшествий с кремацией останков, но везде персонал клялся, что нога точно не от них. Поиски по базе данных ДНК совпадений не выявили. Ясно было, что нога принадлежала взрослому мужчине европеоидной расы. Его рост приблизительно вычислили по длине кости, но с учетом специфики полученных данных, основанных на обследовании только одной конечности, под описания людей, пропавших в данной местности, либо под кандидатуры, зафиксированные Бюро розыска пропавших, данный случай не подпадал.
Через семь дней левая рука с отрезанной кистью, также в пластиковом мешке, была обнаружена в канаве рядом с другой дорогой, примерно в двадцати милях от места, где выбросили левую ногу. ДНК совпадала с ногой. Еще через два дня перепуганный фермер из Лестершира наткнулся на человеческую голову, валявшуюся на выгоне для коров. Поскольку заявление он подал в другом округе, связь с совпавшими ранее ногой и рукой выявили не сразу. Лестерская полиция в то время разыскивала недавно пропавшую женщину и предполагала, что голова может принадлежать ей – хотя останки и были свежими, опознание по лицу не представлялось возможным, потому что на черепе отсутствовала кожа и мягкие ткани. Судмедэксперты приписали это действиям животных. Однако наше исследование показало, что останки, скорее всего, мужские, а сличение черепа с фотографией пропавшей женщины дало отрицательный результат.
Полиция Лестера потратила несколько дней на безуспешные поиски по базам данных ДНК, и какое-то время полицейские разных округов независимо друг от друга искали недостающие части тела на своих территориях. На следующей неделе, опять в Хартфорде, правая нога, разрезанная пополам в колене и завернутая в пластиковые пакеты, была обнаружена на другом проселке. Наконец, спустя четыре дня, нашелся торс с правой рукой, от которой по запястью отрезали ладонь, и с левым плечом, все еще остававшимся на месте. Торс был завернут в полотенца и спрятан в чемодан, который затем бросили в ирригационной канаве в сельской местности, снова в Хартфордшире.
Общность ДНК у всех разрозненных останков была, наконец, подтверждена, но совпадений по базе данных так и не нашлось, поэтому личность жертвы установить не удавалось. Расследование обстоятельств смерти и поиск убийцы, или убийц, значительно осложнялись. Хотя на нижних конечностях стопы сохранились, обе ладони были отрезаны и пропали, так что расчленение не соответствовало традиционному «шестеричному» паттерну. Разброс фрагментов, однако, соответствовал наиболее популярному мотиву для расчленения: избавление от останков. Отсутствие ладоней и лица указывало на попытку сокрытия улик путем затруднения опознания жертвы.
То, что останки разбросали по такой большой территории, вызвало некоторую бюрократическую суматоху. Кто будет вести расследование? Отдел, в который попала голова? Отдел, который первым получил ногу? Тот, у кого больше фрагментов тела? Непростая задача – управлять расследованием тяжелого преступления, в котором задействована полиция сразу двух округов, особенно с учетом бюджета и загруженности персонала. Однако в тот раз все прошло как по маслу – это было самое профессиональное сотрудничество между двумя полицейскими службами, которое нам когда-нибудь приходилось наблюдать.
Мы с доктором Люсиной Хакмен отправились на юг, на помощь. Долгая дорога давала нам время как следует поговорить – если бы разговоры были олимпийским видом спорта, мы с ней давно получили бы по золотой медали. Хотя по пути мы немного задержались, чтобы помочь в другом деле, связанном с наркотическими войнами и телом без лица на севере Англии, в основном мы только и говорили, что о случае с расчленением. У нас имелась гипотеза, не совпадавшая с теориями полицейских, и за эти семь часов в машине мы подробно ее обдумали и обсудили. Если мы ошибались, то проявили бы себя как две самых глупых курицы по эту сторону реки Твид. Но если были правы, то задали бы жару полицейским и в Хартфорде, и в Лестершире.
Мы не были согласны с предполагаемым modus operandi этого расчленения. Пара деталей не вписывалась в общую картину, и пара въедливых дамочек собиралась ими заняться вплотную. Первая проблема заключалась в расположении разрезов. Да, схема казалась почти классической, но способ, которым они выполнялись, был необычный. Те, кто никогда до этого не расчленял человеческое тело – а к таким, как ни крути, относится большинство населения, – постарался бы отпилить конечности по длинным костям, плечевой и бедренной. Исследования, проведенные нашим центром, показывали, что при столкновении с необходимостью избавиться от трупа, люди обычно хватаются за кухонный нож, и только осознав, что он прорезает мягкие ткани кожи и мышц, но не справляется с костями, идут в сарай или в гараж за пилой или ножовкой. Те, кто привык готовить, могут воспользоваться рубящим инструментом, например, топориком для мяса или колуном для дров. Однако это тело выглядело так, словно его «разобрали», а не просто распилили на части, а подобное встречается крайне редко. Собственно, мы с таким столкнулись в первый раз. Нам надо было поближе изучить поверхности костей, чтобы определить, какой тип инструментов использовал преступник, потому что там явно таилось нечто необычное.
Во-вторых, голову отделили от тела нетрадиционным образом. Для начала, ее нашли в другом округе. Она не была ни во что обернута и единственная из всех фрагментов лишилась мягких тканей. Нас не убедила теория судмедэксперта о том, что лицо съели животные, поскольку на черепе не имелось характерных следов зубов, которые они оставляют – и дикие, и домашние.
Анализ следов орудия, по крайней мере, в теории, достаточно прост. Если два предмета вступают в контакт, тот, что тверже, оставляет следы на том, что мягче. Если, к примеру, вы порежете головку сыра зубчатым хлебным ножом, то нож, более твердый объект, оставит маленькие бороздки на более мягком сыре. То же самое происходит с костью. Если она вступает в контакт с острым предметом, таким как нож, пила или зубы животных, на ней появляются следы, и по ним можно установить, какое орудие их оставило. Соответственно, если исчезновение мягких тканей с головы покойного было результатом вмешательства животных, в чем мы сильно сомневались, на черепе должны были остаться характерные отметки их зубов.
На голове не сохранилось ни кожи, ни мышц. Не было ни глаз, ни языка, ни содержимого ротовой полости, ни ушей. Никакое животное не нанесло бы такого ущерба, совсем не оставив следов. Мы были убеждены, что найдем, скорее, следы порезов, сделанных наточенным лезвием, в зонах, где мышцы крепятся к кости. В этом случае, если, конечно, отбросить возможность внезапного эволюционного скачка у местного бобра, который вдруг научился пользоваться скальпелем, оставался лишь один вариант – мягкие ткани с лица срезал человек, и тут требовались кое-какие объяснения. Голову очень чисто отделили от тела, между третьим и четвертым шейными позвонками, а это также довольно необычно с точки зрения статистики расчленений.
Мы старались держать свои соображения при себе, пока не сможем подробно изучить череп. На планерке мы любезно выслушали сообщение о предполагаемом вмешательстве животных. В подобных обстоятельствах мы с Люсиной всегда следим за своими бровями. Они у нас, видите ли, очень выразительные – о чем нам неоднократно говорили, – и если мы с чем-то не согласны, так и ездят вверх-вниз. Однажды мы с ней выступали в качестве экспертов со стороны защиты в суде, где обвинение представило столь смехотворные доказательства, что мы были вынуждены изо всех сил держать свои брови в узде, отчего к концу заседания у обеих страшно болела голова. В общем, за покер нам лучше не садиться.
На планерке мы старались молчать и максимально держать брови под контролем, пока не окажемся в морге, где сможем поближе рассмотреть останки. Голова действительно была лишена всех мягких тканей, и мы обнаружили следы ножа именно там, где и ожидали – на затылке и сбоку, под челюстью. С черепа в буквальном смысле слова срезали лицо.
Но на этом странности не заканчивались. Обследовав другие фрагменты тела, мы обратили внимание, что отделение ладоней выполнялось идеально точными одинарными разрезами поперек суставов, между запястной костью и нижним концом длинных костей предплечья, лучевой и локтевой. Ноги отняли по тазобедренным суставам, вытащив головку бедренной кости из вертлужной впадины, а уровень мастерства, с которым «разобрали» локтевой сустав левой руки, явственно говорил о том, что этим занимался знаток анатомии. И не какой-нибудь, а человеческой. И он явно уже проделывал такое раньше.
Очень редко нам случается видеть, чтобы расчленение выполнялось без пилы или топора, но в данном случае каждый фрагмент свидетельствовал о том, что к нему не применялись никакие тяжелые или зазубренные орудия, только острый нож. А для этого требуется подлинное мастерство. Даже голову отделили, не отрубив и не отпилив. На самом деле, именно так отделяют голову анатомы, техники в моргах и хирурги, чтобы выполнить процедуру максимально чисто и почти без усилий. Уж простите, но подробности я все же оставлю в секрете.
Мы с Люсиной устроили небольшое конспиративное совещание, заключавшееся преимущественно в тыканье пальцем и поднимании бровей. Полицейские поняли, что происходит нечто важное, и, понимая их обеспокоенность, мы с Люсиной, придя к согласию, немедленно созвали совещание и сообщили всем свою новость. Как обычно, они поначалу возражали (но судмедэксперт же сказал…), но далее, столкнувшись с неопровержимыми уликами, уступили и бросились звонить по мобильным телефонам.
Мы начали выдвигать разные версии относительно профессии преступника. Ветеринар? Мясник? Хирург? Лесничий? Патологоанатом? А что если, как мы, судебный антрополог? Кто бы это ни был, с расчленением тела он справился куда лучше, чем с сокрытием останков: все они, за исключением ладоней (которые так никогда не нашлись), были обнаружены достаточно быстро.
Причина смерти была очевидна: жертву дважды ударили в спину четырехдюймовым лезвием. Один удар причинил проникающее ранение легкого, после которого человек еще какое-то время оставался жив. По оценке патологоанатома расчленение заняло около двенадцати часов, но здесь мы с ним снова не согласились. С учетом мастерства преступника, он мог управиться меньше чем за час, ну и еще час ему потребовался, чтобы упаковать все фрагменты и прибраться на месте преступления.
После того как экспертиза проведена, фотографии сделаны, а отчет написан, мы больше не участвуем в расследовании, а о его результатах можем узнать разве что из газет. Поскольку мы работаем по всей стране, то находимся с полицией отнюдь не в таких тесных отношениях, как показывают в детективных сериалах, и иногда, как в том случае, вообще ничего не знаем о ходе дела, пока не получаем вызов в суд. Мы не знаем, что полиция нашла, не знаем, чем закончилось расследование, и потому идем в суд только со своими заключениями, порой даже не представляя контекста.