Заслуживал ли Сэм Ортего смерти? Я не могла дать однозначный ответ на этот вопрос, не углубляясь в дебри морали, которую при всей ее мнимой однозначности слишком легко было вывернуть наизнанку. Наверное, вопрос был вообще в другом — а заслуживал ли он жизни за то, что сделал? Имел ли он право наслаждаться этим небом, этим воздухом, этими шансами на что угодно после того, как отнял их у других? Даже если бы так сложилось, что он бы внезапно исправился и посвятил весь остаток своего существования на этой планете тому, чтобы спасал бы котят из проруби и переводил старушек через дорогу, изменило бы это то, что он уже сделал? Говорили, что такое может решить только суд, но что есть суд, как не сборище мнений таких же, как мое? Таких же неуверенных и не знающих наверняка? Закон помогал обществу не разваливаться и нормально функционировать, прописывая правила для большинства. А еще было меньшинство, которое успешно эти правила обходило. И если для них они переставали работать, то означало ли это…
— Да к Зверю! — выругалась я, с досадой стукнув донышком пустой кружки по столу. Все эти размышления и допущения не имели ровным счетом никакого смысла. Мир не работал так, как нам бы того хотелось. Законы не действовали в полной мере, хорошие ребята погибали ни за что, а плохие порой пробивались на самый верх и сытно пировали там до самой старости, навязывая всем нижестоящим необходимость соблюдения охранявших их богатство правил. Побеждала не правда, а сила. Сила ломала тех, кто пытался ей сопротивляться, под молчаливое одобрение большинства, а на правду всем по большому счету было плевать, пока она не касалась лично их.
Раззадорив себя этими неприятными мыслями, я принялась раздраженно бродить туда-сюда по квартире детектива, пытаясь сбросить напряжение и успокоиться. Здесь было всего две комнаты, кухня и совмещенный санузел. В одной комнате я спала в прошлый раз, и сейчас она снова была закрыта на ключ, в другой ночевал сам мужчина. Обычно я более щепетильно относилась к личным границам и не лезла туда, куда меня не приглашали, но сейчас мне было просто необходимо чем-то занять голову и руки, поэтому я недолго колебалась на пороге.
Как и прочие комнаты в квартире, эта была почти пустой — в ней были только кровать, комод для одежды и стул возле окна. Окно, к слову, тоже выходило на кирпичную стену, как и там, где я спала. Правда отсюда было видно уже чуть больше, но все равно ничего интересного. Ни картин на стенах, ни растений, ни даже штор на окнах. Видимо, работа в полиции действительно отнимала у него все силы и время, и сюда он приходил только ночевать — да и то, судя по всему, не каждую ночь.
Решив впустить в квартиру немного свежего воздуха, я подергала окно, пытаясь его открыть, и внезапно осознала, что оно, как и в другой комнате, не открывалось. Это немного меня удивило и даже встревожило. Пока не настолько сильно, чтобы начать искать во всем происходящем какой-то двойной смысл, но, по крайней мере, достаточно, чтобы не испытывать ни малейших зазрений совести от желания продолжить свои изыскания. Открыв по одному все ящики комода, я не нашла в них ничего интересного — носки, майки, какие-то спортивные штаны. Никаких непристойных журналов или спрятанного оружия.
Кухня на фоне всего этого казалась самым обжитым помещением — там даже стоял маленький доисторический телевизор, который знать не знал ни о каком умном телевидении или подключении к интернету. Подумав об этом, я внезапно осознала, что в квартире, помимо всего прочего, нет вай-фай роутера. Учитывая, что у меня из вещей при себе была только тюремная роба, его наличие в любом случае мало бы что изменило, но все равно…
Все равно это было как-то странно.
Не зная, чем еще себя занять, я включила телевизор и села буквально в шаге от него, опершись локтями на колени и придвинувшись поближе к маленькому рябящему экрану. Как и следовало догадаться, он ловил всего несколько каналов и показывал довольно скверно. Прощелкав их все и не найдя ничего мало-мальски интересного, я решила дождаться новостей — вполне возможно, в них бы сказали что-нибудь обо мне и Йоне, ведь и отец Евгений, и детектив Гаррис оба говорили, что мы наделали порядочно шума. Может быть, там скажут что-нибудь о моем альфе — о том, какая судьба его теперь ждет, учитывая, что формально Церковь согласилась взять его под свою опеку, но он едва ли был ей нужен сам по себе.
Примерно представляя себе, в какое время должен начаться следующий выпуск, я остановилась на одном из центральных каналов, где сейчас шла передача об истории Восточного города. Я слушала ее вполуха, моя за собой посуду после ужина, пока мое внимание внезапно не привлекло знакомое имя.
— …недавно опубликовавший свое новое исследование о городском фольклоре Кори МакДонал. Это уже не первая его работа о загадках, что скрывает в своей архитектуре и истории наш город, но она вызвала особенно активное обсуждение в социальных сетях. Так все-таки что же такое эти таблички Оймаха? Откуда они взялись в Восточном городе, кто и с какой целью их распространяет? Быть может, это просто затянувшийся перформанс современного искусства или же тайный шифр, который могут понять лишь избранные?
Выключив воду, я вновь вернулась на стул перед телевизором и даже сделала чуть погромче. На подергиваемом помехами экране появилось уже знакомое мне бородатое лицо Кори МакДонала, у которого автор идущей программы решил взять небольшое интервью.
— Я склонен считать, что называть это тайным шифром было бы некоторым… преувеличением, — с добродушным смехом произнес тот. — Учитывая, что ни содержание послания, ни его оформление совершенно не изменились с семидесятых годов, я скорее думаю, что это что-то вроде подписи. Как уличные банды оставляют граффити на стенах, помечая свою территорию.
— Тогда получается, таблички можно каким-то образом привязать к конкретным городским районам? — с интересом уточнил его невидимый собеседник за камерой.
— Скорее нет, чем да, — помолчав, признался Кори. — Их находили по всему городу, но особенно много — в западной его части, в старых кварталах.
— И неужели никогда не удавалось подловить того, кто это делает? — недоверчиво и в то же время с каким-то восторгом уточнил интервьюер.
— Как правило, таблички находят там, куда камеры наружного наблюдения не достают, — развел руками улыбчивый бородач. — Да даже если бы было и наоборот, это не настолько важное дело, чтобы подключать городские власти и отслеживать тех, кто этим занимается.
— Хорошо, а что насчет самого текста? — На экране крупным планом показали одну из табличек, похожую на ту, что хранилась у нас на чердаке. Все тот же текст, на первый взгляд не имеющий никакого смысла: «Оймах знает. Держитесь за руки. Истинный путь откроется». Два значка, один округлый и мягкий, другой острый и угловатый — те самые, которые мы с Орией нашли на картах Императора и Императрицы в ее колоде Таро, — соединенные красной горизонтальной черточкой. И еще цифры. Девятнадцать и стрелочка направо, сорок шесть и стрелочка налево. Все вместе — абсолютная бессмыслица.
— Это может означать все, что угодно, — оживленно произнесла голова Кори МакДонала, снова появившаяся на экране. — В этом смысл шифра. Его нельзя декодировать, пока не поймешь, что взято за основу. Единственное, за что тут можно уцепиться, это, конечно, сам Оймах. В моей статье, которую вы можете прочесть у меня на сайте, я подробно исследовал эту фамилию. В семидесятых годах на территории Восточного города проживало несколько десятков Оймахов, и среди них были как банкиры, так и отъявленные маргиналы. Один из них, с кем я общался во время подготовки статьи, выразил предположение, что все это своего рода затянувшийся розыгрыш, начатый каким-то его однофамильцем. В те годы это было достаточно популярно — рисунки на полях, попытки вторжения в прямой эфир, «страшные» видеокассеты, которые стали особенно распространены в конце семидесятых и так далее. Это была эпоха расцвета конспирологии и массовой истерии из-за грядущего конца света.
— Отец мне рассказывал, — согласился его собеседник. — Веселое было времечко. Значит, вы считаете, что найти того, кто все это начал, уже не представляется возможным?
— Во время работы над материалом я получал много писем от тех, кто якобы что-то об этом знал, но все полученные мной сведения были очень противоречивы и, как правило, основаны на досужих сплетнях или домыслах. Из достоверных и неоспоримых фактов могу вот привести вам один — мой знакомый лингвист сказал, что слово «оймах» по своей структуре состоит из двух корней старого языка, на котором говорили местные племена еще чуть ли не в эпоху Чистых дней. И почти дословно его можно перевести как «три больших персоны». Интересно, что «большая персона» раньше обозначалась одним словом, но для старого языка вообще характерны…
ebooksa