Домой мы заехали ненадолго, только чтобы переодеться к ужину в итальянском ресторане Paradiso.
Столик для нас я забронировала еще утром в самом живописном и уютном уголке зала. Со мной рядом сел Николай, а родители – напротив. Метрдотель подал меню и предложил аперитив. Все выбрали красное вино, а я – текилу.
Мы вспоминали прошлое.
– Пап, ты сегодня был в ударе,– похвалил Николай.– Я от тебя не ожидал.
– Я сам от себя не ожидал,– засмеялся отец. Он и правда сегодня ожил.
– Я тебя таким никогда не видела,– согласилась я.
– Жизнь одна, Кирюш,– глубокомысленно заметил он.
– Да… эта жизнь одна,– кивнула я, сглатывая горькую слюну.– Я хочу прожить ее как можно ярче…
– Получается?– усмехнулась мама.– Нам ты точно устроила девятимесячный фейерверк.
– Мам, не порти вечер!– тихо, но с металлом в голосе одернул Николай, и я снова заметила, как она его слушается: отвела глаза и успокоилась.
– И что нам прикажешь делать без тебя?– уже ровно спросила мама.
Я устало посмотрела на ее раскрасневшееся лицо и вяло улыбнулась:
– Жить дальше, прикажу… Мама, ты, как всегда, в своем репертуаре.
– Какая ты бесчувственная!– беззлобно возмутилась она.
– Люд, перестань,– с нажимом сказал папа и с какой-то тоскливой нежностью обвел мое лицо.– Кирюш, ты счастлива?
Я опустила глаза.
«Мое счастье под угрозой. Я не знаю, что со мной будет завтра утром: вернусь ли на Тэсанию, увижу ли снова Райэла, как отреагируют на меня старейшины, когда расскажу им все… если вернусь… Если!»
Мысли снова закружились в панической пляске. Я не желала додумывать страшную перспективу. Горькая слюна наполнила рот, и я болезненно сглотнула. От изнуряющей головной боли, слабости, вызванной алкоголем, и выматывающих своей безысходностью и отчаянием мыслей, я склонилась к столу и положила лоб на прохладную столешницу.
– Кира, что у тебя болит?– взволнованно дернулась мама и положила руку на мое плечо.
Я вздрогнула и повела плечом, аккуратно сбрасывая ее руку. Звук ее голоса показался сиреной, направленной прямо в ухо. Я чувствовала, что еще немного и взорвусь от боли и неопределенности, что рвали на части сейчас. Последние силы уходили на то, чтобы не показать родным, что я ощущаю на самом деле и не напугать их. Однако у меня уже плохо получалось играть.