Плотно сжав губы, я уставилась на свои носки в розовую крапинку. И лишь через несколько секунд произнесла:
– Я волнуюсь за него. Он живет один в этом громадном доме. И кажется, на него чересчур много всего навалилось. Мне просто нужно знать, могу ли я как-то ему с этим помочь.
Только сейчас, после того как произнесла это вслух, я осознала, как сильно я на самом деле переживала за Спенсера. Грудь болезненно сдавило.
Спенсер постоянно заставлял окружающих думать, что он в прекрасном настроении. Выдавал шутки и глупые фразочки и очень редко показывал кому-то, что происходило глубоко внутри него. Я задавалась вопросом, связаны ли его беззаботность и тот факт, что он всегда бросался на помощь друзьям, с тем, что он чувствовал одиночество. Было ли у него в действительности не все так хорошо, как он демонстрировал остальным?
Я услышала, что Кейден подошел ближе, и вновь подняла глаза. Он надел серую толстовку и скрестил руки на груди.
– Спенсер со всем справится.
– Что это значит? – переспросила я.
Кейден покачал головой. Его рот все еще напоминал собой жесткую линию, но взгляд смягчился. Понятия не имею, как ему это удалось.
– Тебе не стоит за него беспокоиться.
Я помотала головой:
– Я так не думаю.
Он вздернул одну бровь:
– Ах нет?
Спенсер плакал передо мной и едва не сломался, и, хотя я не собиралась сообщать о таком Кейдену, меня это добивало. Даже в подобной ситуации он не сказал ни слова. Ни единого. Вместо этого Спенсер оттолкнул меня. И я не верила, что он вывалит на кого-то свои проблемы – независимо от того, предложит ему кто-нибудь это или нет.
– По-моему, Спенсер не из тех людей, кто просит о помощи, – тихо призналась я.
Кейден медленно кивнул:
– Правда. Но у него аллергия на жалость.
– Мне его не жалко! – взвилась я.
Уголки губ Кейдена дрогнули.
Я закатила глаза: