О больном человеке иногда говорят: «Ничего, лишь бы кости, — мясо будет».
То же самое, мне кажется, можно сказать о нашем уголке…
Придет время, вернемся с войны, тогда, засучив рукава, построим новый дом. Может быть, он будет лучше, чем был.
Читал я сегодня ваше милое письмо, мои дорогие мученики, и, клянусь, сердце обливалось кровью. Что эти фашистские палачи сделали с нашей колонией, с нашим виноградником, с хозяйством! Что они сделали с людьми, которые не успели выехать, — со стариками и больными, с детворой! Хоть я видал за эти годы много страшного, но то, что вы описываете, — это уму не постижимо!
И нет слов для проклятий. Нет меры наказания для этих хищных зверей! Мы им мстим за все! Они теперь захлебываются своей собачьей кровью, но все же это капля в море того, что они заслуживают.
Вы пишете, что вырыли себе рядом с развалинами нашего дома землянки и кое-как устраиваетесь на зиму! Дай бог, чтобы мы уже вырыли этому проклятому Гитлеру могилу, ему и всей его кровожадной банде!
Старайтесь только сделать вокруг землянки сток, чтобы вода стекала и не задерживалась, иначе сырость появится в вашем жилище и будет плохо. К тому же крышу хорошенько прикройте землей, глиной и досками, если найдете. И приготовьте непременно топливо на осень и зиму. Если погреб наш завален, откопайте его и там найдете мой инструмент — пилу, топор и другие причиндалы, которые вам пригодятся на хозяйстве. Одним словом, я надеюсь, что как-нибудь сами все уладите. Вам к мукам не привыкать. Время идет уже быстрее. Мы продвигаемся с боями все вперед. Немцы поджали хвосты. Хотя они еще отчаянно сопротивляются, зная, что придется отвечать за все свои подлости. А у нас есть чем их бить и кому бить. Нет ни одного солдата, у которого не кровоточило бы сердце. У того фашисты сожгли жену, детей, стариков, у другого вырезали всю родню. И вы себе не представляете, как наши ребята воюют!
Стало быть, скоро кончится война, вернемся к вам и настанет конец вашим страданиям, сломаем тогда землянки и, одним словом, будет порядок в танковых войсках, как говорит Вася Рогов, адъютант моего сына.
Да, война скоро кончится. В этом никто не сомневается. Ибо мы уже находимся за Одером. Наши девочки знают географию и представляют себе, где находится этот самый Одер. А мы его знаем не по географии…
Это была последняя надежда фашистов. Здесь они хотели нас остановить, но им помогло как мертвому припарки.
Оглядываемся на эту реку и диву даемся, как мы перебрались через нее! Не иначе как наша злость и ненависть перенесли наши части через эту страшную преграду!
Вы, дорогие мои курносые, просите, чтобы я вам что-нибудь написал для школы? Учительница просила написать?
Что ж могу вам написать? Передайте своей учительнице и ребятам мой фронтовой привет. Что? Эпизоды ребята хотят? Эпизоды о войне? Ну, это можно будет, когда вернемся. Тогда я приду к вам в школу и все расскажу. Хоть целый день буду рассказывать, ибо насмотрелся я за эти четыре года!..
Знаете, что я вам еще скажу, дорогие мои? Подчас хотелось ослепнуть, дабы не видеть то, что фашисты натворили.
И еще я вам могу рассказать про Варшаву.
Взяли мы этот город в январе месяце этого года. Был большой мороз. Руки прикипали к орудиям, к снарядам. Висла была закована. Наверное, знала старушка, что мы должны перебраться на ту сторону. До этого мы долго стояли на этом берегу. Прага — это часть Варшавы, только находится по эту сторону Вислы. Фашистские палачи разрушили все. Не было здесь ни одного целого дома. Но то, что фашисты сделали с Варшавой, — трудно описать. Очень хорошо сказал о них Никита Осипов, парторг нашей батареи, — вандалы! Не знаю в точности, как это объяснить по-научному, но, видно, паршивые гитлеровцы — они и есть вандалы. Они сожгли и взорвали лучшие улицы, площади и дома. Если б они еще немного тут торчали — весь город сравняли бы с землей. И настрадались же там люди! С тридцать девятого года сидит гадюка и точит и точит город. Убивают и мучают людей…
Я помню ночь перед боем, когда на морозе проводили митинг и пришли сюда поляки, стали рассказывать, что они пережили в Варшаве за годы оккупации. Волосы встали дыбом! И каждый из нас хотел поскорее отомстить врагу за кровь и горе, за слезы и раны Варшавы. На рассвете, когда мороз трещал, пошли туда наши самолеты, ударила артиллерия, по снежной дороге пошли наши танки, а затем уж мы пошли.
Город лежал в развалинах. Живого места на нем не было. Ни одной целой крыши. А знаменитая улица Маршалковская, Ерусалимская аллея, весь центр — ну, будто ураган здесь прошел! Мертвый город. Но только бой утих, словно из-под земли появились люди. Человеческие тени. Бросились к нам, обнимают, целуют, плачут, как дети.
А мороз лютый. Некуда зайти погреться, просушить портянки, передохнуть, чаю напиться. Кругом торчат одни стены. Горы кирпича. И сердце сжимается от боли — такой город уничтожить, сотни тысяч его жителей убить. И за что, спрашивается?
Нашу часть отвели на отдых. Пристроились мы среди развалин, разложили костры и греемся. Не успели оглянуться, как нас окружила целая толпа поляков — молодые, старые, дети. Многие из них побывали в Майданеке. Наперебой рассказывают, что люди пережили там, за колючей проволокой, в застенках гестапо.
ebooksa