Клятвы мертвых птиц

22
18
20
22
24
26
28
30

– Иди… в жопу, – процедил Атли, пытаясь отвернуться, но рука Зорана держала крепко, грозя вот-вот вырвать клок волос.

Зоран вскинул брови, расхохотался и швырнул Атли себе под ноги. Цепи зазвенели, присоединяясь к оглушительному звону в ушах от боли в рёбрах. Перед глазами закружились мушки.

– Ты настрадаешься за всю свою гнилую гвардейскую братию, псина! – рявкнул Зоран. – За все пятьдесят лет, что страдали мы. Испытаешь все унижения, которые щедро отсыпал нам. Благо вы, северные шавки, живёте долго.

Атли хотел снова послать его куда подальше, но никак не мог восстановить дыхание, ему казалось, что рёбра переломились заново – такой острой была боль, – а каждый вдох делал её ещё хуже. Он уткнулся лбом в пол, стараясь не думать о том, как жалко, наверно, выглядит со стороны: голый, грязный, распластавшийся у ног своего пленителя. Только Волк внутри уверенно стоял на четырёх лапах и, гордо вскинув голову, угрожающе рычал. Он не позволял Атли сдаваться. Даже если они заставят пресмыкаться Атли-человека, Атли-Волка им не достать, не унизить, не отобрать его достоинства. И Атли сделает всё, чтобы так оно и оставалось. Защитить своего Волка – долг каждого оборотня. И однажды, когда придёт время, при первой же возможности Волк его спасёт.

2

Зайцы в силках

Печь медленно прогревала маленькую избушку. Ещё влажный хворост шипел, исходил паром и потрескивал. Деревня в десяток домов оказалась совершенно пустой, а у каждого забора сквозь снег пробивались чёрные цветы волчьего аконита. Всеми забытая деревенька пряталась за леском, что рос вниз по реке от столицы, и слишком уж напоминала Утопкино. Василиса не сомневалась, что ещё недавно она была полна волколаков, тех, с которыми они сражались в Даргороде, тех, которые убивали горожан и которые убили малютку Дару…

Финист одним быстрым движением вспорол брюхо белому зайцу. Кровь полилась в приготовленную лохань. Рядом на еловых ветках лежал ещё один заяц, уже освежёванный.

Василиса сидела на лавке, подтянув колени к подбородку и прислонившись спиной к тёплой печи, и смотрела прямо перед собой, раз за разом прокручивая в голове слова предсказания немой шаманки из Северных Земель: «Старый мир рухнет, и солнце не взойдёт. Владыка в медвежьей шкуре прольёт кровь и потеряет венец. А воину, отмеченному золотом богов, суждено разрушить древнее заклятие.

Не ходи за лешим в Тёмный Лес, если не готова умереть.

Чему быть, того не миновать. Лишь раб, что получит свободу, меч, что разрубит камень, и свет, что затмит солнце, смогут остановить жернова судьбы».

События выстраивались в хаотичном порядке, не желая делать картинку полной. Может быть, это и вовсе ничего не значит? Перед глазами снова вспыхнуло синее пламя и руины гарнизона. Оскалилась отрубленная голова Аспида, что говорила с Василисой в видении.

– У меня от твоих переживаний скоро голова лопнет, красавица, – бросил Финист, ловко орудуя ножом. Внутренности зайца с отвратительным звуком плюхнулись в лохань. – Давай поболтаем. Что тебя гложет? Может быть, если ты выговоришься, мне станет легче.

– Нет, спасибо. – Василиса поёжилась. – Ты последний человек, с которым я захочу поболтать.

– А вот и зря. – Финист подмигнул: – Ты знаешь, что язык у меня проворный, но это не единственное его достоинство.

Василиса фыркнула, а к щекам тут же прилила кровь, растревоженная воспоминаниями.

– А какое ещё? Он умеет оставаться за зубами? – огрызнулась она.

– Какое бы из его умений ты ни выбрала, красавица, я буду рад оказать тебе эту услугу. – Кончиком языка Финист слизал кроличью кровь с большого пальца и лукаво улыбнулся.

Низ живота предательски свело, и Василиса отвернулась, не выдержав пристального взгляда. Несмотря на то что они с Финистом поменялись местами, несмотря на то что не Василиса теперь была заложником клятвы верности, Финист всё ещё заставлял её чувствовать себя слабой и уязвимой. И больше всего на свете Василиса хотела выстроить вокруг себя тяжёлую, непробиваемую броню, которая укроет её не только от его зелёных глаз, но и от всего мира. Но Василиса понимала, что Финист не был причиной, он лишь подчёркивал её слабость, делал видимой, почти осязаемой и особенно болезненной.