Зодчий смерти

— Тем не следует заявлять об оскорблении чести и достоинства! — отрезала Каминская. — Надо сидеть тихо и не высовываться. Всё, или есть ещё вопросы?

— Появятся — задам.

Глаша почесала щеку и, чуть подумав, сказала:

— Извини. Я не хотела быть резкой. Просто меня раздражает, что ты волнуешься за эту… Женю, — закончила она, явно заменив именем то слово, которое собиралась употребить сначала.

— Ну, не за тебя же мне беспокоиться, — ответил я.

— Действительно. Меня ж будет защищать сам барон Скуратов, последний художник смерти в империи!

— Кто? — переспросил я. — Как ты меня назвала?

— А что? Тебе не нравится? Это не я придумала.

— Кто же?

Глафира уставилась на меня в изумлении.

— Коль, ты прикалываешься?! В каком смысле, кто?! Вас все так называют! И, по-моему, это почётное именование. Разве нет?

— Художник смерти? — уточнил я осторожно.

— Да, Коля, именно!

— Почётное, — кивнул я. — Однозначно. Хотя мне всегда больше нравилось другое.

— Какое?

— Зодчий. Зодчий смерти.

— Не вижу принципиальной разницы, по правде говоря. Впрочем, как хочешь. Учитывая, что ты последний ассасин империи, думаю, имеешь право выбирать, как называться. Нет, погоди! Наши дети ведь тоже будут ассасинами. Значит, ты хочешь, чтобы их называли Зодчими смерти. Хм… Знаешь, надо это хорошенько обдумать. Зодчий… Не слишком старомодно звучит? И как-то пафосно, нет?

— Обсудим это потом. Когда обзаведёмся детьми.

Каминская кивнула.

— Действительно, чего это я? Впереди ещё три-четыре года. Уверен, что сделаешь Хомутова? Извини, что опять спрашиваю, но он парень здоровый, а ты, кажется, плохо фехтуешь… Мне так говорили.