О времени, о душе и всяческой суете

Я тупо уставился на предмет у себя в руке: это оказалась не моя пачка сигарет, а кожаный кошелек, который она мне вручила.

– Можешь оставить это себе, – сказал Герни. – Меня предупредили, что ты можешь оставить это себе.

Я посмотрел на него. И понял.

Очень медленно расстегнул молнию. Достал три карточки. Они были запечатаны в пластик. Я сложил их пополам, пластик треснул. Разорвав на части, я бросил их на землю. Потом один за другим вырвал чеки из книжки и позволил ветру унести их, словно конфетти, через стену в море.

Он наблюдал за мной, и к лицу его медленно приливала кровь. Уж не знаю, от вины ли, от стыда. Когда я закончил, он сказал все еще ровным голосом:

– Ты глупец, Купер. На эти деньги ты все еще мог бы осуществить свои мечты.

Я швырнул кошелек ему в лицо и отвернулся. Ослепленный гневом и горечью, я не прошел и десяти шагов, как он позвал меня, и я обернулся. Он сжимал кошелек обеими руками, губы у него дрожали.

– Черт бы тебя побрал, Купер, – бросил он. – Ох, будь ты проклят! Я… я говорил себе, что люблю ее, но не мог так поступить. Почему ты хочешь, чтобы я чувствовал себя настолько грязным?

– Потому что так и есть, – ответил я. – И ты это знаешь.

Когда я упаковывал аппарат, ко мне в дом пришли трое незнакомцев. Тихие, как призраки, безликие, как роботы, они помогли мне погрузить вещи в автомобиль. Я принял их помощь, просто потому что хотел как можно скорее убраться ко всем чертям из этой поддельной деревни. Сказал им побросать вещи, которые хотел взять с собой, на сиденья и в багажник, не заботясь о том, чтобы что-то упаковать. Пока я занимался всем этим, Герни подошел к дому сбоку и встал возле машины. Казалось, он пытается набраться храбрости, чтобы снова со мной заговорить, но я не обратил на него внимания, а когда вышел, его уже не было. Кошелек я обнаружил уже в Барселоне, когда разбирал сваленное в беспорядке имущество. На сей раз там было тридцать пять тысяч песет новыми купюрами. Он просто кинул его на заднее сиденье под кучу одежды.

Послушайте. Наоми победил не долгий срок. Не три года, не десять лет, не сколько бы то ни было лет. Позднее я все понял – слишком поздно. (Так что время победило и меня, как всегда побеждает каждого из нас.)

Не знаю, как умер ее возлюбленный. Но уверен, что знаю, почему она хотела вернуть его. Не потому что любила его, как считала она сама, а потому что он любил ее. А без него ей было страшно. Чтобы воссоздать ее, не нужно было трех лет. Не нужно было даже трех часов. Требовалось всего-то три слова.

И Герни, этот ублюдок, мог бы произнести их задолго до меня – так давно, что тогда еще оставалось время. Он мог бы сказать: «Я люблю тебя».

Вот такие они, сказочно богатые. Они живут на той же планете, что и мы, дышат тем же воздухом. Но мало-помалу они становятся другим видом, потому что все человеческое в них – по крайней мере, на мой взгляд – погибло.

Я уже говорил, они держатся особняком. И – боже мой! боже мой! – разве вы за это не благодарны?

Последний одинокий человек

– Нечасто вас здесь теперь увидишь, мистер Хейл, – сказал Герати, поставив передо мной стакан.

– Прошло, наверное, года полтора, – ответил я. – Но жены нет в городе, и я подумал зайти к вам, вспомнить былое. – Окинув взглядом длинную стойку и столики у противоположной стены, я прибавил: – Похоже, сюда теперь вообще нечасто кто-либо заглядывает. Раньше по вечерам здесь никогда не бывало так пусто. Выпьете со мной?

– Газировку, пожалуйста, мистер Хейл, благодарю вас.

Герати достал бутылку и налил себе. Никогда не видел, чтобы он пил что-либо крепче пива, да и то редко.