Сумеречный пет

22
18
20
22
24
26
28
30

– Борг, встань у стены и не выглядывай в тоннель, как только я крикну, забегай и руби всех подряд. Понял?

Крушиголов кивнул и покрепче сжал секиру. Я прислушался к своему сердцу, оно заходилось от страха, и мысленно начал отсчитывать. Три, два, один.

– Ааааа!...

***

Москва, 4-й Тверской-Ямской переулок, Институт нейрохирургии имени академика Н. Н. Бурденко

– Потерпите, голубчик, еще немножко.

Худой, как ссохшаяся жердь, врач следил за монитором. От напряжения вены на его сухих, засыпанных перхотью висках, вздымались под кожей синими жгутами. Почему-то они привлекали внимание Ежа сильнее, чем щекотка в мозгах.

– Ну все, держались молодцом, – встал врач и принялся отлеплять от головы Паши присоски.

Еж с удовольствием почесал затекшую кожу на голове и помассировал виски. Хотел было встать, но доктор жестом остановил его.

– Куда собрались, голубчик?

– Работать собрался, – встрял за него Геннадьич. – Он, Альберт Демидыч, там такие авгиевы конюшни наворотил, за месяц не управится.

– Михаил Геннадьевич, – посуровел врач. – Я настоятельно рекомендую оставить вашего подопечного на несколько дней. Понаблюдаем его…

– Альберт Демидыч, дорогой вы мой человек, – шеф улыбался, как барракуда, нагнавшая мелкую рыбку, – ну где ж эти несколько дней взять? Я же не говорил, что его к вам положу, но попозже. Давайте, под мою ответственность.

Геннадьич вывел слабо упирающегося доктора и спихнул обсуждение всех бюрократических проволочек на Жору, шестерку из людей самого Ежа. Потом повернулся к Паше, и взгляд его стал настолько безразличным и холодным, будто они с боссом раньше никогда не виделись.

– Ты жив лишь только потому, что мне жалко своих усилий. Я слишком много вложил в тебя сил, выстругал из куска полена настоящего живого мальчика. Понимаешь?

Еж кивнул. У него все внутри сжалось, и заходили ходуном колени, как перед самой первой дракой в восемь лет. Он был сейчас простым накосячившим пацаном против серьезного авторитетного человека и мысленно молил лишь еще об одном шансе. Геннадьич дошел до двери шкафа, вернулся с аккуратно сложенной одеждой и парой туфель.

– Переодевайся.

Паша рывком стянул с себя казенную пижаму, сорвав пару пуговиц, и принялся судорожно натягивать рубашку. Сухой, сморщенный Геннадьич задумчиво смотрел на его крепкое красивое тело, все-таки сто восемь килограмм натренированной плоти никуда не денешь. Но сейчас Еж стеснялся выпирающих бицепсов и широких плеч, как в детстве стыдился худеньких рук и неразвитой цыплячьей груди. Все, чего он хотел – это спрятаться, скрыться, превратиться в невидимку и больше никогда не попадаться на глаза шефу.

Они молча проследовали в коридор, также не переговариваясь, в сопровождении нескольких телохранителей, между прочим, людей, подбираемых лично Ежом, покинули больницу и вышли на улицу. Без единого звука, громко стуча каблуками, добрались до Фадеева, где у Геннадьича была припаркована машина, и сели внутрь. Пара ребят осталась снаружи, остальные разошлись по автомобилям сопровождения.

Еж выдержал холодный со стальным отливом взгляд шефа, после чего Геннадьич криво ухмыльнулся и вытащил ворох папок из дипломата.