– Коли дело, то можно, – степенно кивнул Остап. – Жаль уходить, да чего уж тут. Мы с Илюхой теперь «враги трудового народа»…
Он скривился.
– Коли б не от Пал Семеныча про твои бумажки узнал, – заговорил Илья, – сам бы в чеку сдал. А так – порыли мы немного и узнали, что правда, бл… Как козлов последних нас использовали, и теперь выкидывать в помойную яму собрались.
– Хуже, – вздохнул Ник. – Вскоре краскомов начнут потихоньку стрелять. Сперва по одному, а потом массово.
– Уже начали, – хмуро буркнул Остап.
– А я, сынки, тут останусь, – усмехнулся в усы Пал Семеныч. – Меня пока тронуть не посмеют. Кому-то надо это говно разгребать.
И он потряс папкой, полученной от Ника.
– И как ты собираешься его разгребать, дядь Паш?
– Есть только один человек, способный заставить паскуд заплатить за их паскудство.
– И кто же это?
– Сталин.
– Ты уверен, дядь Паш? – поежился Никита. – Сталин – страшный человек. Он чудовище. У меня дварх при его сканировании едва психошок не получил!
– Знаю, – отмахнулся Пал Семеныч. – Сволочь он редкая и тюрьму построит не хуже этих вот. Но пусть хотя бы своя тюрьма будет, а не чужая. Жаль, но Сталин единственный, кто сможет эту папочку использовать с толком и разобраться с гадами, которые нас втемную пользовали.
– Как хочешь, дядь Паш, – вздохнул Ник. – Тебе решать. Жаль, что ты с нами не идешь. Мне тебя сильно не хватать будет.
– Справишься, Никитка! – хлопнул его по плечу старый большевик. – Не зря ж тебе большое дело поручили.
– Да там больше Никита работал, я только на подхвате был.
– А кто он-то?
– Контрразведчиком у Колчака был, штабс-капитаном, – неохотно ответил Ник. – Тем самым, что меня с ребятами отпустил вместо того, чтобы стрельнуть. Потому в орден и взяли. Если человек хоть кого расстрелял своими руками, то ему к нам дорога закрыта. Навсегда.
– Почему?
– Даже на войне сволотой становиться не стоит. Оно просто, дядь Паш, сволотой стать, донельзя просто. А вот потом как очищаться? Потому я расстреливать и отказывался.