Иностранка

– Нагулялась? – раздался около нее грубый, недовольный мужской голос. Маша распахнула глаза и нахмурилась. Перед ней стоял Тагар. Уже давно невысокая коренастая фигура молодого цыгана с серьгой в ухе вызывала у нее чувства брезгливости и неприязни. Несколько месяцев Тагар добивался Машиного расположения, хотя она постоянно отказывала ему в общении и просила оставить ее в покое. Но цыган, видимо, не собирался отступать и при малейшей возможности пытался с ней заговорить.

– Да, а что? – парировала Маша грубо, зная, что только неучтивостью можно отпугнуть наглого цыгана. Она попыталась обойти его, но Тагар встал у нее на пути. Хищно ухмыльнувшись, он обнажил гнилые зубы и проскрежетал:

– Как сходили в город?

Маша нахмурилась и холодно ответила:

– Довольно удачно. Лачи отнесла все деньги Баро.

– Мне нравится, что теперь ты стала одной из нас. Будешь меньше задирать нос! А была бы умной девкой, так на меня бы посмотрела. Чем я не хорош для тебя?

– Вы мне не нравитесь, Тагар, сколько раз можно повторять? – раздраженно сказала Маша.

– Что это ты мне выкаешь, как будто я господин какой? – ощетинился цыган. – Ты по-простому мне говори. Будешь со мной или нет?

– Нет, не буду! – произнесла Машенька нервно и сплюнула ему под ноги, как и подобало у цыган в знак крайнего раздражения.

Быстро обойдя молодого мужчину, девушка стремительно направилась к своей кибитке. Тагар уже хотел последовать за непокорной девушкой, но на пути возникла его сестра, Злата.

– Оставь ее, Тагар, ее судьба не ты! – недовольно заметила цыганка.

– Опять скажешь, что видишь судьбу? – огрызнулся Тагар на сестру, испепеляя ее гневным взглядом.

– Да. Я вижу, что ее судьба – высокий дворянин, вельможа, а не ты! – парировала Злата, не собираясь сходить с пути брата.

– А мне все равно. Я хочу эту девку, и я ее добуду! – прогрохотал Тагар и, грубо оттолкнув сестру, направился к кибитке цыганского барона.

– Страдать будешь, да и только, – пожала плачами Злата, смотря ему вслед.

Взобравшись в кибитку, Машенька отметила, что Шаниты нет. Устало сев на цветастое одеяло, кинутое сбоку, девушка глубоко вздохнула, положив руку на выступающий живот. В ее мыслях опять появился образ молодого красивого офицера, который когда-то обещал ей счастливое будущее. Несмотря на предательство Чемесова, Машенька до сих пор любила Григория, хотя и чувствовала неистовую обиду на него. Малыша же, живущего под сердцем, девушка уже обожала и считала, что дитя неповинно в дурных поступках своего отца.

За минувшие, тревожные и трудные для нее месяцы Маша сильно изменилась. Она стала более сдержанной, печальной, молчаливой. Словно стремительно повзрослела и вышла из того наивного юного дурмана, который присущ весьма молодым и порывистым натурам. Все драматичные события, которые уже произошли в ее жизни, преждевременная смерть родных людей, тягостные условия жизни у цыган, ежедневные мысли о туманном, тревожном будущем вместе с малышом, которого она должна была скоро родить, накладывали мрачный след на ее нежную, юную, израненную душу.

Так и сидя на одеяле, через некоторое время Маша ощутила, что боли внизу живота, мучающие ее с утра, стали более ощутимыми и менее терпимыми. Она все гадала, отчего так жутко тянет в низу живота, ибо до родов был еще целый месяц. Не понимая, что происходит, девушка неосознанно поджала ноги к животу, так боль чувствовалось меньше, и, выглядывая в окно на тряпичной стене кибитки, напряженно принялась ждать возвращения Шаниты. Цыганка пришла из соседней деревни только через час и, проворно взобравшись в свою кибитку, улыбнулась девушке.

– Вот, купила тебе новые сапожки, дочка. А то твои летние ботиночки совсем худые, – произнесла заботливо Шанита, но, увидев слезы на лице Маши, озабоченно спросила: – Что с тобой?

– Матушка, у меня живот болит. Да так сильно, что мочи нет терпеть, – пролепетала Машенька. – И я еще описалась нечаянно. Хотела убрать, а встать не могу, так больно.