— Но я же возвращаюсь!
— Не очень часто… И не навсегда.
С привычным уютом присев на низком диванчике перед стенным зеркалом, Инга принялась внимательно расчесываться большим гребнем.
— Одиноко тебе, Глеб Никитин, будет. Может и сила в тебе такая есть, что с людьми ты так можешь. А нужно ли? Что молчишь?
Она ловко перехватила роскошные волосы красной лентой и покосилась в сторону кровати.
— Неужели никто и никогда не увидит, как ты плачешь?
— Последний раз… — Инга вздрогнула, услышав в ответ совсем не мягкий, не утренний, а глубокий и жесткий, давно уже очень знакомый, голос. — Последний раз мне было горько до слез в юности, таким же ранним утром, под далекими Чебоксарами.
Капитан Глеб затянул на поясе ремень и набросил на загорелые плечи почти высохшую на ночном ветерке выстиранную рубашку.
— Польешь?
Обняв и теплый розовый халат, и дрожащие ладони, он коротко поцеловал Ингу в висок.
— Как тогда, в городе, в твоем саду, помнишь?!
Они хохотали и после того, как Инга вылила на него два полных ведерка, зачерпнув воду прямо из реки, с береговых мостков, и когда вместе, дурачась, они принялись жарить яичницу.
Глеб рубил крупно лук на столе, а Инга управлялась с большой чугунной сковородой, ловко пристраивая ее на дровяной уличной плите под навесом.
— Сколько раз, когда казалось, что я ухватил в жизни синюю птицу за хвост, она оборачивалась ко мне с милым таким оскалом…
Не вытирая рук, Глеб подбросил в огонь несколько коротких березовых поленьев.
— Была пора — я рвался в первый ряд — и это все от недопониманья!
Со счастливой улыбкой Инга изумилась.
Ей уже приходилось наблюдать яростный характер Глеба в общении с другими мужиками и нежный… да уж, конечно, правильно — нежный, когда он беседовал с женщинами, но никогда раньше она не слышала, чтобы он пробовал что-то напевать!
Она откинула запястьем волосы со лба.
— Током ты еще тогда бился. Когда прикасался ко мне… Помнишь?