Лживый язык

— Почему вы не вызвали карабинеров?

— Нет, я не хотел вмешивать полицию. Об этом даже речи быть не могло.

— Надеюсь, вы не дали ему денег?

— Другого выхода не было: либо деньги, либо Франческо де Лодовичи. Поэтому я предложил ему пятьсот евро, сказал, чтобы он забирал их и шел ко всем чертям.

— Но его это не удовлетворило? — Я подумал про гравюру на полу в портего.

— Да, по-видимому. Я принес деньги, дал их ему и вздохнул с облегчением, думая, что все кончено. Он пошел прочь, но потом вдруг опять взбесился. Схватил меня за пиджак, прижал к стене. Я почувствовал, как под моей головой хрустнуло стекло на гравюре. Он сказал, чтобы я не размахивал оружием, так и убить кого-нибудь недолго. Потом швырнул меня на пол, заодно сорвав со стены и гравюру. Бросил мне ключи и ушел.

Крейс закончил свой рассказ и тихо заплакал. Когда он поднял свои тощие костлявые руки и ладонями закрыл лицо, я заметил на его коже порезы и на лацкане кремового пиджака — мелкие темные крапинки.

— Какая жалость, вы только взгляните на меня. Как мог я так свалять дурака, — шмыгая носом, произнес Крейс.

— Не говорите глупостей, Гордон. Я об одном сожалею — что меня здесь не было.

— Да, ничего не поделаешь. Но теперь, слава богу, вы вернулись. Только в ваше отсутствие я понял, что без вас я как без рук. Пожалуйста, Адам, пообещайте, что больше никогда не покинете меня. Обещайте, прошу вас.

Я кивнул.

— Обещаю.

— Но что у вас со лбом? — спросил Крейс, заметив ссадину на моем лице. — Что случилось?

— Пустяки. По глупости случайно ударился.

* * *

В тот день, когда я обошел палаццо, у меня создалось впечатление, будто незваный ночной гость Крейса перерыл вверх дном каждое помещение в доме. В спальне Крейса по всей комнате валялись брюки, рубашки и майки. Пол в гостиной был завален книгами, корешки которых торчали под разными углами, а на кухне повсюду были использованные пищевые пакеты, пустые консервные банки и тарелки с остатками еды. Судя по всему, бывший работник Крейса испортил всего лишь одну вещь — разбил стекло, под которым висела одна из гравюр на стене в портего; весь остальной беспорядок был делом рук самого Гордона. Крейс сказал, что Лючия, девушка, которая приносила ему продукты, часто уходила, не сказав ни слова, а поскольку он не испытывал к ней большой симпатии, то и не поощрял ее к тому, чтобы она задерживалась у него. Вне сомнения, Лючии старик тоже не очень нравился.

Меня поразило, как сильно Крейс опустился за ту неделю, что я отсутствовал. Он не брился, не мылся, не переодевался. Когда я спросил, почему он не следил за собой, он ответил, что нет смысла приводить себя в порядок, когда вокруг никого нет. Каждое утро, говорил Крейс, он рылся в своем гардеробе, подбирая для себя наряд на день, но им владели апатия, ощущение бесцельности собственного бытия, и он бросал одежду на пол, где она и валялась до моего приезда. Словно в мое отсутствие он утратил волю к жизни. Интересно, что было бы, если б я приехал позже? Я представил, как он лежит на кровати под тяжелым гобеленовым покрывалом и его костлявое тело постепенно тает, превращается в пыль.

— Почему вы по телефону не сказали мне, что вам так плохо? — спросил я, подбирая с пола его одежду.

— Я знал, что у вас и без меня забот хватает. Не хотел расстраивать. Вам и так было тяжело. Кстати, как все прошло?

— Что, простите?

— Похороны?