Виктор придержал его за плечо и пристально посмотрел на сочувствующих. Чуть скривился — видите же, человек не в себе. Шли бы вы.
Люди отводили глаза, но не расходились.
— Что же ты, инок, так не к месту великих цитируешь? — строго спросил Петр Румянцев, подходя к монаху. — Не стыдно?
— Чего?! — вскинулся Еремей.
— Кто хочет наказывать других, должен сам быть безупречен. Поройся же в своей совести, и ты увидишь, должен ли ты наказывать, или следует наказать тебя самого. И если ты требуешь правого суда для других, то нужно, чтобы такой же суд был применен и к тебе, — выдал Румянцев на одном дыхании. — Ты безупречен, инок? А вы, — он повернулся к остальным и чуть повысил голос, — безупречны?
Народ слегка попятился.
— Так какого хрена вы тут столпились и пакостите докторше?! — рявкнул Виктор на понятном им языке. — А ну, пошли вон!
Люди стали расходиться, негромко приговаривая: «Ну их к лешему, скандалистов. Умник еще ничего, а ежели амбал-стражник по зубам приложит?»
— Но ведь ты… — негромко и горько сказал Еремей, — видишь?
— Вижу, — кивнул Виктор. — Здесь нет зла, — добавил он с абсолютной уверенностью. — Иди.
Провожая взглядом понурую фигуру Еремея, Виктор спросил Румянцева:
— Это что сейчас было? Какие еще великие?
— Хоть какая-то польза от того, что я помню любой бред. В давние времена в долине Альбулы жил Иероним Феррарский, тоже про огонь в душе вещал. Только этот на магов ругается, а тот ещё и церковь обличал. Был весьма популярен в народе.
— Чем дело кончилось?
— Пытали, повесили, тело сожгли.
— Жизнеутверждающе.
Глава 24
Улики и планы
Взъерошенный Рыжий рыкнул на пацана, но быстро узнал и ткнулся лбом в бедро — привет, хорошо, что пришел. А то орут на улице всякие…
Анны во дворе не было. Виктор почти бегом влетел во флигель.