Эта истина большими буквами была записана на чистой странице моего сердца.
Я коснулся ручкой бумаги и начал писать.
Глава
Двадцать пятая
Отем
Форт Джексон
Южная Каролина
19 февраля
Отем,
мы здесь уже семь недель, и физическая боль от тренировок отпечаталась в нашей мышечной памяти. Оскорбления сержанта – вот музыка, под которую мы маршируем. Мягкость, тепло, красота – это миражи, оставшиеся далеко вдали, там, где сейчас ты. Здесь о тебе ничто не напоминает, есть только образ, который я храню в памяти и в сердце, и эта разлука страшнее физической боли. Мои руки болят от ссадин, оставшихся после подъема по канату, но еще сильнее они болят потому, что я не могу тебя обнять. Я не могу услышать твой голос, и это обиднее любых оскорблений. Тренировочный лагерь ободрал меня до костей, так что мои чувства к тебе обнажились, и расстояние между нами больше, чем последняя миля, которую мы пробежали сегодня во время тренировки.
И это так больно.
– Отем! – раздался громкий голос Руби.
Я моргнула и подняла глаза от письма.
– Извини, что ты сказала?
– Я сказала, давай сходим в бар «У Янси». Мне нужно выбраться из этой квартиры. Приодеться. Напиться.
Руби порвала с Хейзом во время рождественских каникул, пока я навещала семью в Небраске.
Я посмотрела на стопку учебников и тетрадей, сложенных на моем столе, – я отложила работу, чтобы прочитать последнее письмо Коннора.
Я уже перечитала его раз десять, как и все остальные его письма. Он писал очень откровенно, и я глазами и сердцем впитывала каждое слово.
– Дай мне пять минут, – попросила я Руби и снова уткнулась взглядом в страницу.
Думая о тебе, я чувствую себя непобедимым. Бездонным.