– Когда я был ребенком, то знал одну девочку… пяти лет, – проговорил я, и неожиданно на меня, словно лесной пожар, обрушился приступ смеха. – У ее тети был диабет. А малышка называла его «диа-ба-титьки».
Миллер взглянул на меня, а потом тоже расхохотался.
– И никто ее не поправлял?
Я покачал головой.
– А ты бы стал?
– Черт, нет.
Из-за этого дурацкого слова мы хохотали как безумные, словно ничего забавнее в жизни не слышали. Я так не смеялся уже целую вечность и готов поклясться, Миллер тоже.
– Черт, я много лет не вспоминал об этом, – проговорил я, когда мы снова смогли дышать.
Миллер вытер глаза.
– Это шедевр. Диа-ба-титьки. Нечто подобное мог бы сказать новый хахаль моей мамы. Специально.
Я тут же уловил скрывавшийся в его словах подтекст. И веселость испарилась.
– Он один из этих?
– Да. Именно.
Я уставился в маленькое окошко, наблюдая, как океан вновь и вновь обрушивался на песок, разглаживая его поверхность. Давая возможность начать все сначала. Именно за этим я сюда и приехал и в первый же день чуть не бросил школу.
Я смогу двигаться дальше. Ради себя и ради Миллера. Я коснулся татуировки в виде совы на правом плече. Мама хотела бы, чтобы я присматривал за ним.
– Они тебя больше не тронут.
Миллер нахмурился, сбитый с толку, а потом вновь с подозрением уставился на меня.
– Ты решил стать моим телохранителем или что-то в этом роде? Забудь. Я сам могу о себе позаботиться.
Я склонил голову набок, выжидая. Он, как и я, не привык к подобной людской благотворительности.