Красное.
Друг заострил внимание на красном клочке тряпки у меня в руках.
— Чем ты вытираешься? — спросил он.
— Полотенцем я вытира… — начал я, расправил ткань и осекся.
— Нихуя себе! — выдохнул Дубинин. — Вот это полотенце, я понимаю!
Друг бесцеремонно вырвал тряпку у меня из рук.
— Трусы! — констатировал факт. — Ты ее трусами рожу подтер! — снова заржал и мотыльнул нижним бельем, прокрутил его на большом пальце. — Охуенные, кстати, трусишки. Ай! Ццц… Какие… Я же говорил, под балахоном у твоей пышной монашки — задница, что надо. А еще, знаешь, что? По трусам сразу видно, что она за штучка.
— Заткнись.
Дубинин обычно нейтрально флегматичен. Но если поймал волну ража, его не остановиться.
Вот и сейчас его понесло.
Воодушевленно.
— Во-первых, цвет. Красный. На повседневку? Редко! Смело! Баба — огонь. Во-вторых, фасон… Зацени…
Дубинин растянул между пальцев трусы, заляпанные кремом.
— Кружево. Тесьма. Сзади узенько! Шикардос, говорю…. Натура, что надо. И размерчик так… — призадумался. — Сочный, словом. Вот это да… Задница — огонь! Вот это сокровище под монашьим балахоном! Ты знал? Или нет… Откуда! Ты же дальше своей работы ничего не видишь!
— ЗАТКНИСЬ ЖЕ ТЫ! Нахер пошел! И трусы отдай! — взревел я, заметив, как друг засунул трусы Виолы себе в карман.
— Ты чего кипятишься? — удивился друг. — Побагровел весь, лицо пятнами пошло.
Дубина на секунду замолчал, потом шагнул ко мне и тихим шепотом на ухо произнес.
— На пышку встал? Встал? — ухмыльнулся Дубинин.
— Не встал! — выдавил я из себя, рухнув в кресло, будто мешок.
— А слабо… — кивнул Дубинин. — Брюки спустить?