В боку закололо.
Велга остановилась у мостков, где женщины набирали воду, отдышалась. Бабы с коромыслами поглядывали на неё презрительно, с неприкрытым отвращением. Ещё бы: полуголая, растрёпанная. Она походила на падшую девку. Накидка оказалась слишком велика, зато доходила почти до пят, скрывая голые ноги.
Рыжая, успевшая съесть рыбу, обнюхала накидку с любопытством, но, кажется, в целом осталась довольна. Она единственная смотрела на Велгу по-прежнему дружелюбно. Ей неважно было, похожа её хозяйка на княжну или на оборванку.
– Чего нужно? – раздался резкий голос с мостков.
– А?
Рослая немолодая женщина отставила вёдра в сторону и подбоченилась, пристально, с недобрым прищуром наблюдая за Велгой.
– Чего здесь шляешься? Тут приличные люди живут.
С безродными бабами нянюшка даже разговаривать бы Велге не позволила. Но голод и злость развязали язык.
– Приличные люди в этот час молятся в храме.
– Да тебе молись не молись, а не отмолишься.
– И не отмоешься, – хохотнула худая точно палка носатая женщина в драном платке.
Если бы они только знали, с кем говорили! Если бы только здесь были люди отца, женщины бы поплатились за свои слова! Велга заскрипела зубами. Ей не приходилось ругаться с тем, кто даже смотреть на неё должен был согнув спину. Она Буривой, её предок основал этот город. Да если бы не пожар, если бы не бояре, да если бы…
– Хах, ты посмотри только, как глазами стреляет, – хохотнула та, что была в драном платке. – Видать, так и убила бы тебя.
– Видать, редко честные бабы колотили шалаву, – усмехнулась первая. – А ну, поди сюда, научу, как со старшими разговаривать.
– Это я тебя научу, – процедила вдруг Велга.
И сама испугалась и злости, и заносчивости, и жестокой решимости, что вдруг ей овладели. Матушка всегда учила быть снисходительнее к тем, кто ниже её по происхождению. Особенно к жителям Старгорода.
– Что? – выгнула бровь женщина и обошла ведро с водой. – Что ты, пигалица, сказала?
Губы у Велги задрожали.
– Я…
Она сделала шаг назад.