– Выбесила меня эта грешница. Замените медсестру. И начать процедуру! – Голос Пистолетова гремел со всех сторон.
От подноса до Клары по полу протянулась дорожка из хирургических инструментов.
Зажим Кохера изогнутый.
Зажим Бильрота прямой.
Парочка из сцепленных прямого и изогнутого «москитов».
Крючок Фарабефа.
Зонд желобоватый.
Иглодержатель.
Скальпель лежал ближе всех. Рукой можно дотянуться…
Глава 23
Платон Александрович.
13 августа 2035, понедельник, поздний вечер
Платон всегда побаивался сумеречного леса. А сейчас они с Алексеем шли через него. Было без малого десять, когда они наконец-то протопали по узким тропинкам до длиннющей стены, окружающей Первую Обитель.
На освещенной белыми фонарями забетонированной площадке у стены, рядом с пожарным щитом, торчала колонка, под которой натекла приличная лужа. С пунцовым, как грудка снегиря, лицом Леша жадно хлебал воду из пригоршней и издавал тихое, почти плачущее «уф-ф-ф» после каждого глотка.
– Алексей, у вас что-то лицо покраснело, – сказал Платон, сменяя его у водопоя.
– Это я обгорел, – неприветливо буркнул фотограф. – Мы же кучу времени провели на солнцепеке на месте штурма автозака.
Они провели там от силы двадцать минут, а «солнцепеком» фотограф назвал лучи закатного солнца. Какой чувствительный этот Леша. Он что, совсем из студии не вылезает? Девонский окинул взглядом сначала спутника – в черных джинсах и черном худи в вечерние плюс двадцать пять, – потом себя, со стороны, в колыхающемся отражении в луже. Платон не обгорел. Все такой же белый, как сальный свечной огарок. Ничего не меняется… Он провел рукой по лысине. И почувствовал пеньки отрастающих волос. С момента аварии Платон каждый день брил голову, исчерченную шрамами. Он боялся, что волосы отрастут очагами и скальп с островками каштановых волос и бледными участками кожи будет напоминать футбольный мяч. Но с тех пор как Девонский шагнул в прошлое, бритье головы стало менее приоритетным. И Платон скучал по тому недавнему времени – дня четыре назад? – когда бритье было важным делом.
Вдалеке заухала сова.
– К добру или к худу? – громко спросил Платон.
– Угу, – ответила сова.