Каисса

– Это бойлер-ститч-клок-дизель-маннерпанк-лофт, – шутил Леха.

– Это колхоз, – поддразнивал Матвей, – давай тут кинем шины, на них поставим фанеру, на фанеру – воблу с водкой, позовем кузьмичей, и будет у тебя тут фэшн-караоке-стейкхаус-бар.

Окон не было, но это компенсировал целый парк прожекторов, софитов, вспышек, софтбоксов, светодиодиков, светодиодов и светодиодищ разных видов, форм и расцветок. Все это валялось где ни попадя. Благо размер помещения – а по плану там было тридцать парковочных мест – позволял.

Работы у Лехи были соответствующие – для материалов о чем-то мрачном. Например, для репортажей о жизни Обители, мест лишения свободы, психушек и уголков России, нетронутых системой Наблюдения. Леха успел вместе с Матвеем побывать во всех этих местах и сделать там много снимков. Да и прямо в стенах своей фотостудии тоже создавал материал на раз-два: ставил стол, сажал за него любого сотрудника, чуть загримировав и переодев. Пара вспышек, несколько кликов в редакторе – и на фото лоснящийся хипстер из Редакции превращался в спившегося, опустившегося человека без радостей, будущего, чипа, надежды и веры, сидящего за столом где-то в населенной клопами коммуналке и борющегося с суицидальными мыслями.

С присущей его душе готичностью и экзистенциальной тоской Леха выдавал фотографии столь меланхолические, что обыватели поеживались и уже по-иному смотрели на натыканные всюду камеры, летающих дронов и собственные чипированные конечности.

Матвей зашел в фотостудию и окликнул Леху. Тот не отозвался – копошился за ширмой. Наверное, глаза подводил потемнее – гот он или не гот? Матвей развалился на кожаном диване и начал листать социальные сети. Сегодня лента пестрила снимками предрассветных грозовых туч необычного фиолетового оттенка, ярчайших электрических вспышек, непроглядной дождевой стены и убитых непогодой дронов, валяющихся в лужах. Синоптик Редакции опубликовал пост, в котором со свойственной ему занудностью и канцеляритом написал, что подобный грозовой шторм с такой уникальной расцветкой туч и шаровыми молниями последний раз зафиксирован аж двадцать один год назад, в марте две тысячи четырнадцатого.

Из-за ширмы вышла обнаженная девушка. У Матвея отвисла челюсть: худосочное, даже анорексичное тело, но при этом потрясающая большая грудь с пирсингом на нежных розовых сосках. Совсем молоденькая шатенка, облаченная лишь в готический макияж, головокружительный аромат корицы, табака и ванили и браслет на тонкой щиколотке. Невысокая, но с длиннющими ногами с черным педикюром, она стреляла озорными зелеными глазами и томно приоткрывала крохотные губки, накрашенные черной помадой.

– Привет! – сказала она Матвею и уселась на соседний диван. Одну ногу она поставила на сиденье, открывая вид на идеальную депиляцию зоны бикини.

– Как дела? – Матвей смог выдавить только это, потому что был одновременно поглощен пошлыми фантазиями, острым желанием ощутить тяжесть этих грудей в своей руке, сомнениями, натуральное это сокровище или нет, удивлением от того, как такой большой бюст может так идеально стоять и, наконец, как удобнее устроиться, чтобы стояк в тесных костюмных брюках перестал причинять неудобства.

– Шикарно. Сегодня важный день. С Лешей делаем фотосессию для порностудий. Если повезет, то меня пригласят на кастинг!

– Тебе восемнадцать-то есть?

– Конечно, неделю назад стукнуло! По закону раньше восемнадцати нельзя сниматься.

– А раньше вообще нельзя было.

– Эту Декриминализацию год назад провести бы – я бы год сэкономила, вместо того чтобы на юридическом гнить.

– Тебе год назад все равно никто не дал бы сниматься, не доросла же еще.

– А. Ну да, точно. Что-то я и не подумала.

Красотка уткнулась в телефон, а Матвей все не мог оторвать глаз от ее прелестей.

Вошел Леха. Девушка отвлеклась от гаджета и послала ему воздушный поцелуй. Леха никак не отреагировал, а Матвею бросил:

– Здорово. Как сам? Что такой красный?

– Здорово, Лех. Да пришел по поводу острова перетереть – поедем с тобой после выходных. А тут у тебя нимфа такая…