– Спасибо, скъ`хара…
Дверь за ними захлопнулась, затем – торопливые шаги по лестнице, писк домофона. Ушли. Надо, потому и ушли. Всегда что-то надо…
Как же обидно.
– Фэб, может, чаю? – предложила Берта.
– Это мысль, – согласился Фэб. – Поставь сама, хорошо? Я полежу, и так ходил слишком долго.
…Илья, увидев переломы, впервые за годы совместной работы устроил Фэбу форменный разнос. Результатом разноса стал десятидневный отпуск, режим и строгий запрет на хождение больше получаса, причем исключительно по квартире, никакой улицы. И никаких нагрузок. И крайне желательно ограничить обезболивающие хотя бы на четверо суток до разумных пределов, потому что Фэб с обезболивающими во время работы переборщил: боялся, что боль отвлечет, боялся сделать ошибку.
В принципе, Фэб с тем, что сказал Илья, был согласен – окажись на его месте кто-то другой с такой же травмой, он бы велел делать то же самое и отругал бы точно так же…
Часом позже они вдвоем сидели в комнате – Фэб полулежал с книгой на диване, Берта расположилась за столом, она что-то читала с ноутбука. На улице уже стемнело, и снова пошел снег, но уже не такой тихий, как утром. Потихоньку стал подниматься ветер, тонкие ветви рябины слабо подрагивали. Начиналась метель…
– Фэб, знаешь, – начала Берта, закрывая ноутбук. – Мне почему-то… неспокойно.
– Мне тоже, – согласно ответил Фэб, закрывая книгу. – Всем неспокойно, маленькая. Ри волнуется, очень. Заметила?
– Да, – кивнула Берта. Встала со стула, подошла к окну, посмотрела в подступающую ночь. – И если бы мы понимали хоть что-то! Ведь до сих пор ничего не понятно!.. Я словно кручу головоломку и так, и этак, а она никак не складывается. На Терре-ноль было проще. Мы хотя бы знали, что мы ищем и для чего мы это ищем, а тут…
Она не договорила. Махнула рукой, отвернулась.
– Мы до сих пор не знаем, для чего на самом деле нужны мета-порталы, – напомнил Фэб.
– Этого никто не знает, есть только предположения, – пожала плечами Берта. – Когда мы там жили, я какое-то время казалась самой себе… стражем. Который не имеет понятия о том, что он охраняет. А может, ему вообще не положено знать, что там, за дверью, к которой его приставили и велели никого не пускать. Не могу объяснить это ощущение иначе, прости.
– Понимаю, – кивнул Фэб. – И я вовсе не уверен, что стражу обязательно об этом знать. Достаточно того, что он делает то, что должен делать.
– Это как в любой религии. Куда-то когда-то приходил Бог, а затем он ушел. И началась… всякая ахинея, которой всегда бывает много вокруг места, в которое приходил Бог. Что он говорил или не говорил, что он разрешил, что он запретил, кого любил, кого терпеть не мог. Люди начинают придумывать слова за Бога и приписывать их Богу, чтобы иметь свою выгоду; через какое-то время они начинают верить уже не в Бога, а в эти слова, они превращают Бога в самих себя; им на самом деле уже неважно, что там, за дверью, и что имел в виду Бог на самом деле. А еще через какое-то время они перестают помнить о Боге и помнят только о словах, а комнату, которую Бог закрыл, уходя, они считают ересью и фальшивкой…
– Но все равно останется несколько стражей, которые помнят, что Бог велел не трогать красную кнопку, – засмеялся Фэб. – Они не знают, почему, но точно знают, что нельзя.
– Именно так, – кивнула Берта. – А что ты читаешь?
– Данте. «Божественную комедию».
– Где ты ее взял? – удивилась Берта.
ebooksa