Только мы

22
18
20
22
24
26
28
30

Все тут же замолчали с интересом уставились на него.

— Их руководство уже прохавало, что будет с миром, если из него уйдут все живые, все настоящие, — продолжил он. — И обделалось от ужаса. Теперь готовы на все, чтобы удержать нас. Но поздно — их мир обречен. К тому же они не понимают одного — тот, кто купится на их предложения, и так бы никуда не ушел. Настоящих ни за какие деньги не купить! Нам нужно другое, а они этого никогда не поймут — просто не способны.

Затем Лазарь вынул из воздуха пачку пятитысячных купюр и бросил ее на стол.

— Ребята, это на пожрать и на хорошую снарягу. Берите лучшее — ТАМ пригодится.

— Кстати, я добыл, что ты просил, — заговорил Беспалый, выкладывая на тот же стол стопку загранпаспортов, на вид не меньше десятка. — Все с американскими въездными визами. Забирай их — ребята уже ушли.

— Спасибо! — кивнул Лазарь, сгребая документы в свою сумку. — Извините, но времени нет. Надо еще поставить въездные индийские и боливийские визы, придется попрыгать по миру, как кузнечику.

С этими словами он встал, отдал символический ролевой салют и превратился в двухмерную тень, затем исчез. Ролевики переглянулись и дружно пожелали ему удачи. Затем Проглот взял с полдесятка купюр и отправился в ближайший супермаркет в сопровождении пары молодых ребят.

* * *

Сердце бьется в пустоте набатным звоном,

Гриф гитары сжат холодными руками.

Дар певца — пробить железные заслоны

На втором витке Спирали Мирозданья.

Рандир

В Москве происходило что-то непонятное и страшное — для тех, кто не понимал, в чем дело. Из подвалов, квартир, из ДК и концертных залов выходили на улицу рок и металл музыканты, таща на себе инструменты. Это происходило по всему городу! Они звонко смеялись, подбрасывали вверх гитары, саксофоны и барабаны, ловко ловили их и снова подбрасывали. Кое-кто плакал, но это были слезы чистой радости — это понимали даже цивилы. Они останавливались и с какой-то непонятной им самим тоской провожали музыкантов взглядами. Всем было известно, что множество музыкантов куда-то ушли, а теперь стало ясно, что уходят и остальные.

К некоторым, ведущим себя особо вызывающе, подходили полицейские, но увидев серебряный огонь в их глазах и рвущийся изо ртов серебряный же свет, тут же ретировались, испытывая одновременно обиду и страх. Перед ними были уже не люди, а нечто иное.

По улицам Москвы шли с инструментами в руках музыканты, сверхпопулярные и совершенно неизвестные — сейчас это уже не имело никакого значения. Вот только ни одного попсовика среди них не было! И не могло быть — попсовики давно продали свои души за деньги. По улицам шли те, кто сохранил души, кто пел и играл то, во что верил. Не предавшие себя и дар, который им дали свыше.

И люди, обычные люди, видящие их, вдруг понимали, что у них тоже есть надежда — надо только понять и измениться. Но они не знали, как это сделать, этот жуткий, безнадежный мир слишком сильно давил на них, не давая задуматься ни о чем, кроме выживания. Но многие задумались, и это уже было немало.

Из начальственных кабинетов шли бесчисленные панические телефонные звонки, высокопоставленные господа требовали остановить и предотвратить, полицейские чины в ответ что-то невразумительно мычали в трубки, прекрасно понимая, что ни один полицейский не рискнет даже приблизиться к уходящим.

Нескольких известных музыкантов попытался остановить сам Патриарх, но на него просто посмотрели с брезгливой жалостью, как смотрят на убогого. И пошли дальше, оставив плачущего старика позади. Он безнадежно смотрел им вслед и понимал, что сам во всем виноват, что Церковь не выполнила своего долга перед Создателем, предавшись золотому тельцу.

Ручейки музыкантов тянулись прочь из Москвы. Впрочем, не только из Москвы — то же самое происходило во всех городах мира. И весь мир захватила музыка — она звучала отовсюду, порой, казалось, из воздуха. Тысячи рук извлекали ее из самых разных инструментов — причем одну и ту же! Мелодия нарастала, покрывала собой все вокруг, заставляла всех, кто нечист душой, биться в корчах и забиваться в углы, закрывая уши и воя от ужаса. Им казалось, что все их грехи вытащили наружу и выставили на всеобщее обозрение. И возмездие было уже неумолимо близко.

Музыканты один за другим выходили на пустыри за городами, устанавливали свои инструменты, ни к чему не подключая их. Под Москвой рокеров и металлистов собралось больше двух тысяч, под Питером — не меньше. В остальных городах мира тоже собрались все, кто хоть чего-то стоил.

Первый аккорд… Первый удар барабана… Первый проигрыш саксофона… Гитара за гитарой, барабан за барабаном, саксофон за саксофоном, синтезатор за синтезатором вступали и расширяли мелодию. Во всем мире! Она была единой для всех, музыканты слышали и ощущали ее душами, отдавались ей полностью, как никогда до сих пор. В небе заполыхали серебряные отблески, ветер запел в такт, Мать-Земля поддержала своих уходящих детей, оплакивая их. Она оставалась в одиночестве — настоящие уходили, оставляя тех, кто убивал ее. Но иначе было нельзя.