— А вдруг это был ангел? — Юсуфу очень хотелось надеяться, что так оно и было.
— Боже помилуй! Ангела никто не увидит. А этот — смеялся, прислонился к дереву и смеялся голодным смехом.
— Голодным смехом? — переспросил Юсуф.
— Я закрыл глаза и прочел молитву. Нельзя смотреть в глаза человековолку, иначе с тобой покончено, ам-ам. Когда я открыл глаза, он уже исчез. А в другой раз за мной целый час гналась пустая корзина. Я останавливаюсь — и она останавливается. Я за угол — и она за угол. Когда я шел дальше, слышал, как воет собака. А когда оглядывался — видел, что за мной движется пустая корзина.
— И ты не побежал? — голос Юсуфа упал до почтительного шепота.
— Толку-то. Оборотни бегают быстрее зебры, быстрее мысли. Обогнать оборотня может только мысль. А побежишь — они превратят тебя в животное или в раба. После Киямата[17], когда наступит конец света и Бог призовет всех к себе… после Киямата волки-оборотни будут жить в первом круге ада, тысячи тысяч волков, и будут пожирать грешников, непослушных Аллаху.
— И упыри тоже будут там?
— Наверное, — произнес Халил после долгого раздумья.
— А кто еще?
— Не знаю, — сказал Халил. — Но лучше туда не попадать. Впрочем, другие круги ада еще хуже, так что вернее будет держаться подальше от ада. А теперь спи, иначе будешь дремать на ходу, когда понадобится работать.
Халил обучал его работе в лавке. Показывал, как ворочать мешки, не надрываясь, как пересыпать зерно в бочки, чтобы не летело мимо. Показывал, как быстро считать деньги и выдавать сдачу, называть вслух монеты, различать более крупные и мелкие. Юсуф научился принимать деньги от покупателей и надежно зажимать банкноту в пальцах. Халил придерживал его руку, чтобы она не дрогнула, отмеряя кокосовое масло половником и отрезая проволокой требуемый кусок от длинного бруска мыла. Он ухмылялся, когда Юсуф хорошо усваивал знания, и больно бил его за ошибки, нередко на глазах у покупателей.
Покупатели смеялись, что бы он ни сделал, но их смех нисколько его не смущал. Они вечно передразнивали его акцент, неумело подражали ему и заходились хохотом. Братец научит его говорить правильнее, уверял Халил, а когда он научится говорить как следует, раздобудет себе пухленькую женушку-суахили и будет вести богоугодную жизнь. Старикам на террасе нравилось толковать о пухленьких женушках, а Халил рад был им угодить. Покупатели заставляли его повторять слова и выражения, в которых он ошибался, и Халил повторял, изо всех сил коверкая, и хохотал заодно со всеми, глаза его так и сияли.
Покупатели в основном жили поблизости, также заглядывали деревенские на обратном пути из города. Они жаловались на свою бедность и на дороговизну и помалкивали насчет собственной лжи и жестокости — как все люди. Если старики сидели на скамье, покупатели останавливались поболтать с ними или даже заказывали у продавца кофе для почтенных отцов. Покупательницам приглянулся Юсуф, они тискали его при малейшей возможности, восхищенно смеялись в ответ на его маленькие любезности, умилялись его красоте. Одна женщина с лоснящейся черной кожей, с подвижными чертами лица, просто сходила по нему с ума. Ее звали Ма Аюза, крупная, сильная с виду женщина, голосом она могла проложить себе дорогу сквозь толпу. Юсуфу она казалась очень старой, огромной, неуклюжей, на ее лице, когда она переставала за собой следить, проступало страдание. При виде Юсуфа ее тело содрогалось и распрямлялось, как от электрического разряда, легкий вскрик вырывался из ее уст. Если мальчик не успевал ее заметить, она приближалась вплотную и обхватывала его обеими руками, и пока он вырывался, брыкаясь, она улюлюкала — радостная, торжествующая. Если же не удавалось подкрасться незаметно, она подходила с восторженными восклицаниями — «мой муж, мой господин!». Осыпала его комплиментами и посулами, соблазняла сладостями и предлагала блаженство, недоступное его воображению, если только он согласится прийти к ней домой. Сжалься надо мной, мой супруг, кричала она. Другие мужчины, кто оказывался в этот момент рядом, предлагали взамен себя, ибо не переносили зрелища ее мук, но Аюза презрительно их отвергала. Юсуф обращался в бегство, едва завидев ее, прятался в самом темном углу магазина, а она, рыдая, призывала его. Халил изо всех сил старался помочь бедной женщине. Порой он словно случайно оставлял откидную доску прилавка незапертой, чтобы она могла проникнуть внутрь и гоняться за Юсуфом среди мешков и консервных банок. Или же посылал Юсуфа на склад сбоку от магазина, а там преследовательница уже поджидала его. Загнав его в ловушку, она неизменно обрушивалась на мальчика с неистовыми воплями, ее тело содрогалось в судорогах. Пахло от нее табаком, который она часто жевала, ее объятия и крики повергали мальчика в смущение. Всех вокруг это забавляло — только Юсуф не понимал, в чем тут смех, — и каждый спешил выдать Ма Аюзе его убежище.
— Она такая старая! — жаловался он Халилу.
— Старая! — восклицал тот. — Какое любви дело до возраста! Эта женщина любит тебя, а ты постоянно причиняешь ей страдания. Неужели ты не видишь, что у нее сердце разрывается? У тебя нет глаз? У тебя нет чувств? Глупый кифа уронго, жалкий юный трус. Что значит старая? Посмотри на ее тело. Посмотри на ее бедра! Ее еще надолго хватит. Для тебя в самый раз.
— У нее седые волосы.
— Горстка хны… и нет седых волос. Какое тебе дело до волос? Красота глубоко в человеке, в душе, — отвечал Халил. — Не на поверхности.
— У нее зубы красные от табака, словно у тех стариков. Почему бы ей не возжелать кого-то из них?
— Купи ей зубную щетку, — посоветовал Халил.
— И живот такой большой, — ныл Юсуф, мечтая, чтобы его избавили от этих издевательств.